Михаил Рицнер - Гудбай, Россия

Директор медленно переваривал услышанное. Его обескуражила прямота ответа. А мне, в свою очередь, становилось его жалко и грустно: «Где я живу и работаю? Что тут за наука такая? Печать боится поставить».

— Во-первых, я не боюсь. — Его голос вернул меня в реальный мир. — А во-вторых, почему другие ученые нашего института не посылают свои статьи за рубеж? — задал он свой последний вопрос, складывая статьи в синюю папку.

— Если коротко, то не знаю. Могу предположить, что они еще не получили новые результаты , имеющие значение для мировой, а не только томской или советской психиатрии, — сказал я в ответ, уже не выбирая выражения и не щадя его самооценки. — А «осетрина второй свежести» на Западе точно никому не нужна!

— А при чем здесь осетрина? — недоуменно спросил Валентин Яковлевич.

— Да так, к слову, Булгакова вспомнил. Это из «Мастера и Маргариты».

— Ладно, ладно, я еще подумаю, посоветуюсь и дам вам ответ. Желаю вам успеха, — сказал директор и машинально протянул мне руку.

— Спасибо, Валентин Яковлевич. Буду ждать решения. Вы только не волнуйтесь, — сказал я, хотя на языке было: «Не берите себе в голову».

Я вышел из лабораторного корпуса института, прокачивая в голове нашу беседу, и решил прогулялся до клинического корпуса и обратно. На улице дышалось легко и приятно. Ветер покачивал высокие сосны. Надежды на разрешение почти не было. Директор не отличался смелостью и решительностью. Однако я ошибался. Через несколько дней его секретарь передала мне подписанные статьи с печатью и актом экспертизы. Буквально на следующий день я отправил их в АМН СССР. Только через год они перекочевали в Министерство здравоохранения, откуда я их не получил до отъезда из страны. Эта история имела продолжение, но уже в Израиле, где я оказался в конце 1989 года.

Спустя полгода пребывания в Израиле я стал интересоваться у врачей в клинике, какова «разрешительная процедура» для отправки научной статьи в печать. Они никак не могли меня понять, что такое «разрешительная процедура». Тогда я подробно рассказал про все правила и процедуры в СССР, без выполнения которых нельзя опубликовать научную статью. Никто из врачей не хотел мне верить.

— Пойди на почту, купи большой конверт, вложи в него статью и напиши адрес. Оплати почтовые расходы и жди рецензию, — говорили мне доктора, с которыми я работал.

Теперь была моя очередь им не верить.

— И это все? Никаких разрешений не надо? Никаких печатей?

— Никаких разрешений не надо. Но если хочешь, то попроси разрешение у жены, — шутили надо мной коллеги.

Это был один из первых признаков реальной свободы, о которой нельзя было даже мечтать в «советском раю». Я действительно не мог в это поверить, но решил рискнуть. Пошел на почту, купил большой конверт, вложил в него статью и написал адрес журнала Genetic Epidemiology . Стал ждать. Статья вернулась через два месяца: ее прорецензировали эксперты, сделали немало замечаний, устранение которых существенно улучшило изложение результатов. Одним из рецензентов оказался замечательный американский ученый, профессор Ирвинг Готтесман (Irving Gottesman ), с которым мы позднее подружились и опубликовали несколько обзоров по генетике шизофрении. Я доработал статью и вновь послал в редакцию «без разрешений». Обе статьи были опубликованы:

• Ritsner M. S., Karas S. I., Drigalenko E. I. Genetic epidemiological study of schizophrenia: two modes of sampling. Genet Epidemiol . 1991; 8 (1): 47–53.

• Ritsner M., Sherina O., Ginath Y. Genetic epidemiological study of schizophrenia: reproduction behaviour. Acta Psychiatr Scand . 1992 Jun; 85 (6): 423–9.

С тех пор я опубликовал много статей, обзоров и книг без каких-либо разрешений начальства. Их читают и широко цитируют другие ученые во многих странах. Таким образом, и я, и мои публикации преодолели «железный занавес»!

«Под видом науки в Советском Союзе существовала грандиозная система ее имитации, — писал профессор Леглер . — Советская наука в лучшем случае может следовать за мировой наукой, повторяя ее достижения с некоторым отставанием. В худшем случае она превращается в локальную идеологию, противостоящую мировой науке и не способную выполнять традиционные функции науки…» [119] http://www.timpul.md/ru/articol/Мифы-советской-и-русской-науки-73413.html?action=print Я думаю, что эта оценка вполне применима к медицине и психиатрии, биологии и генетике, но не к таким отраслям, как математика, физика, химия и другие. Имеются свидетельства, что при дефиците новых знаний и технологий в СССР процветало воровство и копирование новой зарубежной техники, и не только техники [120] https://mysliwiec.livejournal.com/2639270.html .

За 1983–1986 годы в лаборатории была разработана технология сбора и анализа семейных данных на примере шизофрении и эпилепсии. Она включала в себя стандартизированную методику описания фенотипа больных и родственников, новые методы анализа роли генетических и средовых факторов, комплексы программ для организации базы данных. Компьютерная база включала клинико-генеалогические и социально-демографические сведения о тысяче больных и 21 тысяче их родственников. Эти данные анализировались с помощью различных генетических моделей и алгоритмов распознавания образов. В результате исследований получены новые оценки наследственной предрасположенности к шизофрении и эпилепсии, разработаны таблицы для дифференцированного медико-генетического прогнозирования.

«Экспериментаторы» тоже не прохлаждались. В лаборатории были разработаны новая методика изучения деления соматических клеток и установка для ее реализации (Женя Гуткевич — автор изобретения). Получены новые данные о влиянии солей лития на клетки, создан банк клеточных культур для дальнейших исследований.

Коллектив лаборатории генетики опубликовал много статей, методических рекомендаций, сотрудники выступали с интересными докладами на конференциях.

Кандидатами наук стали Борис Лещинский, Сергей Карась, Евгений Дригаленко, Лена Гуткевич и Костя Языков. Не дали защититься Ольге Шериной, работа которой позднее была опубликована в зарубежном журнале [121] Ritsner M., Sherina O., Ginath Y. Genetic epidemiological study of schizophrenia: reproduction behaviour. Acta Psychiatr Scand. 1992; 85 (6): 423–9. Ольга Шерина подготовила к защите кандидатскую диссертацию, однако директор НИИ медгенетики ТНЦ В. П. Пузырев не допустил ее до защиты, заставляя ее работать по тематике института. Ольга забрала диссертацию, вышла замуж за Бориса Лещинского, у них взрослая дочь, которая заканчивает факультет психологии университета по специальности «клиническая психология». .

Однако этим исследованиям не суждено было развиваться нормальным и естественным путем: их прекратили одним административным решением. Дело в том, что лабораторию клинической генетики психических заболеваний в приказном порядке перевели из НИИ психиатрии в отдел медицинской генетики, с тем чтобы его превратить в НИИ медицинской генетики. Жил-был маленький томский отдел медицинской генетики, который изучал генетику жителей Ханты-Мансийского автономного округа. Академия зачем-то платила за это немалые деньги. Научных специалистов для превращения этого отдела в институт в Томске не было, их надо было долго и целеустремленно готовить. Правда, была моя лаборатория клинической генетики в НИИ психиатрии, полная жизни и хорошо обученных специалистов. Вот тогда-то несколько «бюрократов от науки» и решили перевести нас в «отдел медицинской генетики» только для того, чтобы переименовать его в НИИ медицинской генетики АМН СССР.