Карел Конрад - Отбой!

Все-таки он не сделался строевиком и выиграл свою битву против солдафонов. И откуда только бралось в этаком заморыше такое изумительное упорство и сила духа? Вот он свесил свою крупную голову, этот реостат мощного сопротивления, безупречно работающий против войны. Сейчас реостат перегрелся от напряжения и горячего воздуха. Губачек сжался, словно ожидая удара. Унтеры ругаются, стоя над ним. Не в силах держаться на ногах, Пепичек опустился на землю, но реостат еще действует, он включен на предельную нагрузку.

Унтеры наконец разрешили нашей шеренге отдохнуть в укромном местечке.

— Мать твою так!..

Сегодня унтеры особенно злы: кто-то украл солонину из цейхгауза. Унтеры обязаны следить за всем, что делается в училище, и начальство возложило ответственность за кражу на них. Цейхгауз находится в полуподвале в конце двора, окна забраны решеткой, однако и замок и решетка остались в целости.

Фокус объяснялся просто. Окорок висел под потолком, его легко можно было притянуть железным крючком к окну и по частям резать через решетку. Пепичек втолковал это вольноопределяющемуся Калику, который не замедлил с успехом воспользоваться его советом. У него нашелся ряд последователей, и вскоре от окорока остались одни веревочки.

Жаль, что нельзя написать об этой проделке Эмануэлю. Вот посмеялся бы наш друг!

Кстати, после Эмануэля нам досталось печальное наследство — бесконечные визиты ребят, подхвативших венерическую болезнь. Раньше Эмануэль пользовал их при нас, и Пепичек запомнил все его советы. Теперь, по примеру Эмануэля, он отбарабанивает их наизусть, не давая пришедшему раскрыть рот, и заключает шутливой сентенцией для успокоения больного.

— Ну, разумеется, уважаемый пациент был столь неосторожен, что, судя по его рассказу и другим признакам, мочился против ветра. А здесь такие сильные ветры! Ай-ай! Бора. Ну, ничего, все это быстро пройдет, и следа не останется. Это же почти и не болезнь, приятель, так, неприятный пустячок.

Мы не любили выслушивать рассказы о любовных похождениях товарищей. Хвастовство их, признаться, было так же противно, как и поведение в кондитерской, где они толпой обступали прилавок и поедали одно пирожное за другим, причем каждый, пользуясь толчеей и давкой, платил едва ли пятую часть того, что с него причиталось. Бедная булочница Милица в отчаянии металась за прилавком.

В следующий раз ребята шли в другую кондитерскую, но чаще других навещали хорошенькую Милицу. Добродушный верзила Станквиц, которому она в слезах перечисляла свои убытки, был так взволнован и возмущен, что пригрозил ребятам доносом. Вечером, как бы в утешение ей, он запел своим приятным голосом нежную песенку:

Пусть и тебе спокойно спится в земле сырой, Иосип Станквиц. Он был убит восемь месяцев спустя в бою под Вал Сугано. Да будет земля пухом и вам, Баурж, Содомка, Гребенец, Форжт, Пульхарт, Мареш, Каднер, Фанта, Чижек, Горноф, Крешль, Лодрант, Сайнер, Ирасек! Да, немало наших парней пало на поле доблести и славы. Парней, так и не познавших многих человеческих радостей. Даже прелесть красоты мы еще не постигли по-настоящему и не знали благоуханного упоения любви. Мы только грезили о ней. Она казалась нам пленительной жар-птицей, неуловимой, вечной, не дающейся в руки.

А верзила Станквиц был еще девственником.

Мы не провожали женщин жадным взглядом, скорее с грустью глядели на них. С грустью и ощущением обреченности. Сознавая свою горькую судьбу, мы испытывали чувство неполноценности. Каждый день с замиранием сердца вспоминали мы свои школьные романы, поцелуй, сорванный где-нибудь в госпитальном саду или на лесной опушке, вспоминали обо всем этом как о прекрасных, уже неповторимых днях. Все наши мысли о доме были пронизаны такими воспоминаниями, легкими и пьянящими, как запах духов за кулисами театра. Нас не интересовали рассказы тех вольноопределяющихся, кто по субботам, спесиво вскинув голову, отправлялся в здешние публичные дома, где, говорят, все обито красным плюшем, потому что на нем незаметен пролитый вермут…

Нам не хотелось идти туда.

Каждый из нас мечтал о любви, крепкой, большой, настоящей, о которой можно все время вспоминать, когда будешь на фронте; мы избегали наслаждения без любви.

В шикарном кафе «Корсо» часто сидела на редкость красивая молодая итальянка, обычно в компании пожилых мужчин. Мы безмолвно обожали ее издалека. Очарованные прелестью этой девушки, мы с глубокой горечью ощущали себя пасынками судьбы, одетыми в уродливую форменную одежду. Никто не полюбит нас, никто!

Мы прозвали ее «Моной Лизой», и, уверяю вас, это не было преувеличением. Она была даже более хрупка и красива. Благодаря ей, нам однажды удалось справиться с искушением. Мы уже миновали венерический профилакторий Красного Креста, расположенный у входа в грандиозный публичный дом «Европа», уже поднимались во второй этаж этого дома, когда Пепичек вдруг воскликнул:

— Пойдем к «Моне Лизе»!

Этот призыв был так неодолим, так настоятелен! И нам стало стыдно, мы смутились, услышав имя той, которую мы боготворили. Девицы в ночных рубашках, услышав шум, уже выбежали в коридор, а мы повернулись и помчались к кафе «Корсо».

Она была там и слегка улыбнулась нам. Были ли ей приятны наши обожающие взгляды?

С тех пор я не видел женщины красивее, ни у одной не было такого изумительного сияющего лица… «Мону Лизу» расстреляли. Говорили, что она была шпионкой или общалась с опасными шпионами. Кто знает! Невозможно было представить себе ее казнь, момент, когда пули впились в ее прекрасное тело, пронзили ее голову.

Когда речь заходит о жертвах войны, мне всегда вспоминается и эта итальянка. Сейчас она кажется мне еще прекраснее. Я мысленно вижу грациозные движения ее рук, поправляющих прическу, ее стройное трепетное тело… А еще вспоминается мне совсем юный сербский солдатик, бежавший из лагеря военнопленных. Полевые жандармы поймали его и жестоко избили. Полуодетый, босой, он лежал около перрона загребского вокзала, и кровь текла ручейками, весь снег кругом был обагрен ею. Юноше, наверное, было не больше шестнадцати лет.

Да и «Мона Лиза» была не старше.

Среди чешских вольноопределяющихся ходила по рукам серия детективных книжонок, на обложке которых была изображена тюремная решетка или мрачная, закутанная в плащ фигура, готовящаяся нанести удар кинжалом. Наивные и смешные истории, которые в наши годы читаешь с улыбкой, но и с увлечением, хотя заранее знаешь, что все это совершеннейший вздор.