Карел Конрад - Отбой!

Вчера луна была такая кроваво-красная… Она взошла оттуда, где лежит Верден… А нам в это время толкуют о прелестях эпохи Ренессанса! Голос учителя назойливо лезет в сознание, он звучит успокаивающе, словно уговаривает: выбросьте, мальчики, из головы, что вы тоже пойдете на войну. Вам вчера рассказывали в лазарете о четырех штыковых атаках у Тарнополя? Все это враки. И то, что говорили об ураганном огне под Луцком, это тоже совсем не так…

Я не слушаю учителя. Я рассматриваю в окно фрески на фасаде дома Пуркине.

Отто уже в армии. И Эмануэль тоже.

Лицо учителя невозмутимо. Он держится так же, как в мирное время. Замечая наши недоуменные взгляды, он слегка повышает голос.

И соученицы глядят на нас серьезно, испытующе. Порой мы страшно ненавидим их — Божену, Валеску, Виолу и Маню. Ведь им не идти на фронт, их не возьмут в солдаты. Но чем больше мы их третируем, тем ласковее они к нам. Они боятся за нас, своих старых друзей. Нам казалось, что они должны бесконечно радоваться тому, что не родились мальчиками, поэтому в их сочувствии нам чудились лицемерие и фальшь. А раз так — пусть расплачиваются за несправедливо полученные привилегии, за то, что их не возьмут на войну, за то, что они не ходят даже на строевые занятия!

Занятия эти проводились у нас по средам и субботам, согласно «Инструкции о военной подготовке молодых ополченцев» из книги капитана О. Иори «Die Jungwehr» [12] «Новобранцы» (нем.) . . Вел их обычно кто-нибудь из студентов-армейцев, находившихся в отпуске. Команда подавалась по-немецки. Противные это были учения, особенно в непогоду и снег. И не менее противно было потом писать о них сочинение. Девочкам давали другую тему, что-нибудь из литературы — ведь они не ходили на ученья; от этого наше недружелюбие к ним усиливалось. Ладно же, теперь никто не даст вам списать урока, и подсказки от нас не ждите. Отныне можете рассчитывать лишь на насмешки или дерзости. И презрение. (А у Любы Конколувны большие темные круги под глазами…)

Но когда пришло известие о гибели Лужека, мы увидели, как безутешно рыдают девочки, и поняли, что они вместе с нами всей душой переживают случившееся.

Сын учителя из Оборы, долговязый блондин Алоис Лужек, был самый старший из нас. В этом году ему предстояло призываться. Мы утешали себя мыслью, что его признают негодным. Голос у Алоиса был тихий, мягкий, и сам он был слаб, как девушка; простое гимнастическое упражнение давалось ему с трудом. Длинные светлые волосы, выгоревшие на солнце, лишь подчеркивали его унылый вид. Это был серьезный и робкий юноша.

Хилость Лужека была почти полной гарантией того, что он останется с нами и избежит призыва в армию.

Ежедневно, в перерывах между уроками, мы писали открытки знакомым на фронт. Мы даже соревновались в этом деле — у кого самая обширная корреспонденция. Лужек однажды вписал между строками популярный тогда антиавстрийский каламбур: «Вы-с, Русь, на Австрию сердитесь?»

Цензура задержала эту открытку. События развернулись быстро. Немедленное исключение из училища без права поступления в какое-либо учебное заведение империи. Призыв на военную службу и признание годным. Через три недели Лужек был уже на фронте и еще через два дня погиб. Мы получили о нем скупое известие: где-то в Галиции во время отступления он провалился в болото. Офицер 92-го полка, этот Deutschmeister [13] Здесь: офицер 4-го австрийского пехотного полка (нем.) . из Северной Чехии — проклятые белые петлицы! — следил за его гибелью, не позволяя никому из солдат протянуть Алоису руку или винтовку. Лужек звал на помощь, молил, кричал, плакал. Офицер (кто знает, быть может, потом он стал шишкой у нас в чехословацкой армии?..) хладнокровно стоял над ним, пренебрегая даже опасностью, — вокруг рвалась русская шрапнель, — пока трясина не скрыла светлые волосы Лужека. Эту красивую пышную шевелюру…

С той поры разом утихли междоусобицы, которые — зачастую беспричинно — возникали между нами и девочками. Все мы были объяты общим горем, у всех сердца содрогались в предчувствии будущего. Исполненные тоскливого предчувствия и страха, мы, склонившись над годичным отчетом училища и касаясь головами мягких девичьих кос, молча читали такие строки:

«В мирное время школа является прежде всего учебным заведением. Образование, обучение юношества — вот ее главная цель, нравственное воспитание — лишь побочная, забота об этом предоставлена семье. Война резко изменила соотношение педагогики и дидактики. Обучение и воспитание стали средством для достижения высших целей. Средняя школа обязана теперь со всей серьезностью и строгостью заботиться в первую очередь о воспитании духа. В нынешних условиях школа без колебаний подчиняет себя нуждам государства и общества. Школа стремится довести до сознания юношества необходимости, жертвовать личными выгодами ради преуспевания империи в целом.

Старшие из наших воспитанников сразу же после школы попадают на действительную военную службу. Они идут в бой с неприятелем, готовые отдать свою жизнь за императора и отечество. Трудные задачи стоят перед ними. Поэтому призванием школы стало, с одной стороны, максимально укрепить и закалить молодежь физически, в другой — внедрить в ее сознание смысл и цели войны и патриотически настроить юные сердца. Лучшее средство для этого не только наставительное слово учителя, но и сама живая действительность, участие в служении императору и отечеству. Новая задача школы во время войны — ознакомить молодежь с выдающимися историческими военными событиями, направить ее внимание на непосредственную заботу об армии, привлечь юные восприимчивые сердца к человеколюбивой деятельности для ослабления зла и бед, порожденных войной.

Школа использует все возможности, чтобы внушить молодым людям, что свои обязанности мы выполняем не ради личных выгод, а из любви к ближнему и ради нужд всеобщих. Словами и делами школа воспитывает их нравственность и волю, дабы, став воинами, а потом вновь возвратись к мирной жизни, наше поколение с радостью выполняло свои гражданские обязанности, которых от нас требуют всемилостивейший монарх, общество и государство.

Блестящим образцом неисчерпаемой энергии и силы является для всех нас наше высокоорганизованное государство и доблестная победоносная армия, коя на всех трех фронтах успешно отражает превосходного по силе и численности неприятеля».

«P. V.» — politisch verdächtig [14] Политически неблагонадежен (нем.) . — эта пометка, сделанная красными чернилами в документах Алоиса Лужека и стоившая ему жизни, стала каиновой печатью всего нашего класса. Чтобы затушевать неприятную историю о Лужеком, нас при каждом удобном случае потчевали патриотическими внушениями. Подписка на военный заем — внушение. Успешное продвижение австрийских войск на фронте — внушение. Объявлен сбор лекарственных растений, шерсти, золота и металлов силами учеников — внушение…