Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Мужчина сел на кровати и мрачно уставился перед собой. Нелла положила голову ему на грудь:

— Ты только представь — мы все время вместе, ничто не мешает нам, и мы счастливы.

— Послушай, Нелла… — нерешительно начал мужчина.

Внезапно Нелла увидела перед собой пляжный павильон, пожилую буфетчицу в белом халате, неприязнь в ее глазах, полку с бутылками вина и коньяка, пачку сигарет, кинутую на стойку, осуждающий взгляд, которым женщина проводила ее, и, почувствовав смутный страх, подняла голову и сказала:

— Понимаешь, теперь нет никаких препятствий, он, мой муж, сам принял решение. Наша совместная жизнь уже невозможна. Мы с тобой поженимся и будем счастливы, никому не причиняя боли.

— Ты что… — заикаясь, произнес мужчина.

— Ты… ты же сказал… если б я не была замужем… — Нелла, ничего не понимая, смотрела на мужчину, тот отвел взгляд.

— У меня в Ленинграде жена и трое детей, я не могу поступить с ними так, — резко сказал мужчина и встал. — Ты неправильно поняла меня… — сказал он, не глядя на женщину.

— Нет, я прекрасно поняла тебя, — сказала Нелла и начала одеваться. Мужчина стоял посреди комнаты и смотрел, как женщина одевалась и как закрылась за ней дверь.

— Ну и… — пробормотал он через некоторое время, погасил свет и залез под байковое одеяло.

Нелла приехала домой на следующий день поздно вечером. Рагнар все еще не возвращался, дети спали, и у матери было несчастное лицо. Нелла прошла к детям, затем заглянула в кабинет мужа. На столе лежала посланная ею открытка и больше ничего, что бросилось бы в глаза.

— Я обзвонила все больницы, во всяком случае, это не несчастный случай, — со слезами в голосе сказала мать. Нелла выдвинула ящик стола, пошарила там и выложила на стол документы, но паспорта и сберкнижки среди них не было.

— А в те разы, когда он… — мать в растерянности замолчала.

— Ты хочешь сказать, когда у него были запои, — жестко произнесла Нелла. — Во всяком случае, тогда он всегда звонил или посылал телеграмму. Думаю, что на этот раз он просто не захотел этого сделать, — с едва сдерживаемым гневом произнесла Нелла.

На следующее утро Нелла позвонила лучшему другу Рагнара:

— Послушай, Олав, скажи мне честно, может, у Рагнара завелась любовница?

Олав принялся крутить и мудрить, но Нелла объяснила, в чем дело, и Олав сказал, что, насколько ему известно, у Рагнара никогда любовницы не было. Странно, у моего мужа не было любовницы, подумала Нелла и неожиданно почувствовала, что от ее гнева и обиды не осталось и следа и что она ждет не дождется того момента, когда муж войдет в дверь. И тогда она поняла, что Рагнар уехал куда-то далеко, возможно, к своим друзьям в Новосибирск, или в Ереван, или на остров Сахалин, или… и вернется не скоро. Но она знала, что муж вернется, потому что не может жить без своей пишущей машинки, без своих рукописей, без своих коллег.

Прошла неделя. Однажды вечером Нелла сидела за письменным столом мужа. Выкурив подряд несколько сигарет, она ладонью смахнула пыль с машинки, заложила в нее лист бумаги и стала печатать: «Дорогой Рагнар. В нашей жизни было много сложного и противоречивого. Но для того, чтобы жить счастливо, нам надо стараться понять друг друга, считаться с особенностями наших характеров. За эти годы мы узнали наши недостатки, и, может быть, именно в том и состоит искусство совместной жизни, чтобы воспринимать эти недостатки как нечто естественное, относиться к ним с уважением и не пытаться во что бы то ни стало навязать друг другу свою волю. Мы должны быть снисходительнее именно в отношении того плохого, что есть в нас. Мы могли бы…» — Она хотела продолжить, но внезапно ей показалось невозможным написать Рагнару письмо, и, всхлипнув, она вытащила из машинки лист, разорвала его и бросила в мусорную корзину.

В то засушливое лето Смердяков долгое время жил в Таллине. В его распоряжении была квартира, хозяева которой проводили свой отпуск на юге, и поэтому особых забот у меня с ним не было. Гостеприимство порой приятная, порой же весьма обременительная обязанность, в особенности когда летом тебе приходится почти ежедневно работать — по какому-то непонятному стечению обстоятельств республиканская осенняя художественная выставка должна была состояться в этом году уже в августе, и мне непременно хотелось представить на ней несколько новых картин. И, однако, полностью забросить старого друга я не мог и, насколько позволяло мне время, знакомил его с достопримечательностями родного города, с людьми, в их числе оказалось и несколько весьма приятных женщин. Смердяков был писателем из средней полосы России, славный во всех отношениях парень, впрочем, какой там парень — мужчина в расцвете лет, до пятидесятилетнего юбилея ему оставалось чуть-чуть, и его многочисленные добродетели венчала заслуживающая внимания слабость к женскому полу. Вы бы только видели, что с ним творится в присутствии миловидного создания: тотчас начинает сыпать остротами, лицо разглаживается, весь он напыживается, взгляд его вмиг раздевает женщину и начинает пожирать бедняжку. Гуляя по городу, он вдруг, словно громом пораженный, останавливается. «Нет, ты только погляди!» — глотая слюну, шепчет он прерывающимся голосом. И я смотрю, однако понимаю, что он видит гораздо больше меня — это взгляд ценителя, безошибочно определяющего ценность художественного произведения. Это профессиональный опыт, который приобретается лишь тогда, когда через руки эксперта проходит бесчисленное множество произведений искусства.

Итак, я старался заниматься им столько, сколько позволяло время, а порой и больше, присущие ему юмор и непосредственность делали приятными проведенные вместе часы. Казалось, даже фамилию придумал ему какой-то шутник; я представляю его: мой друг Смердяков, и вижу, как рты у всех растягиваются в улыбке.

Для меня лето, проведенное со Смердяковым, оказалось довольно необычным — неожиданно и я приобрел новые знакомства среди женщин и несколько раз был, кажется, даже влюблен, однако эти влюбленности проходили столь же быстро, как и возникали. Я попал под влияние Смердякова, чувствовал, что становлюсь похожим на него, и мне было себя жаль. Я всегда высоко ценил отношения между мужчиной и женщиной и избегал лживых заверений в любви; ведь существует непередаваемое различие в том, соединяет ли людей взаимное влечение, или движущей силой является зарождающаяся любовь. И, однако, всякий раз Смердяков был по-настоящему влюблен, каждый его взгляд и движение выражали любовь (я верю, что он был предельно искренен во всем), хотя через каких-нибудь десять — двадцать часов от его чувств не оставалось и следа. Он походил на жадного до добычи рыболова — стоило пойманной рыбке оказаться на дне лодки, как он тут же забывал о ней и все его внимание сосредоточивалось на следующей, клюющей в эту минуту наживку. Кажется, он был холостяк — точнее сказать, закоренелый холостяк, — и, похоже, подобный образ жизни вполне его устраивал. В отличие от большинства искателей приключений он не любил рассказывать о своих похождениях, о знакомых женщинах и взаимоотношениях с ними. Разумеется, похвально, что он умел держать язык за зубами, хотя я из любопытства не раз подталкивал его к разговору, пытался вызвать его на откровенность и извлечь из потаенных уголков его души какую-нибудь доподлинную, изобилующую сильными чувствами любовную историю. Возможно, мне так и не удалось бы ничего вытянуть из него, если б мы, разомлев после жаркой бани, неожиданно не разговорились, сидя на террасе дачи в северной Эстонии.