Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Начиная с того дня, вернее, с тех коротких минут, муж сразу стал для нее чужим человеком, таким же чужим, как тот стоящий на улице незнакомец с сигаретой в зубах, и прожитые вместе годы стерлись, как будто их не было. Неприятно было думать об этом, но она не могла больше улыбкой приветствовать своего бывшего мужа, избегала тех мест, где могла встретить его; она понимала всю мелочность своего поведения, но чувство обиды от того, что ее внезапно вышвырнули как ненужную вещь, не позволяло ей поступать иначе. Самым же горьким было то, что она безвозвратно лишилась казавшихся некогда прекрасными мгновений, ибо в воспоминаниях даже жесты мужа, его слова и ласки становились другими — какими-то притворными, фальшивыми.

Настало воскресенье, самый томительный и длинный день недели. Уже много месяцев Мия не знала, чем занять себя в выходные дни. До полудня валялась в постели, с мрачным видом перелистывала какую-нибудь книгу, слушала юмористические передачи и концерты по заявкам слушателей. На улице светило зимнее солнце, снег золотисто сверкал, мимо ее окон проходили по-воскресному нарядные люди с завернутыми в бумагу цветами и коробками с тортом, но Мие не хотелось идти в гости. Она еще не привыкла быть одна. Их знакомые были в основном людьми семейными, и независимо от того, плохо или хорошо они жили, Мие было тяжело видеть их общность, дружеские улыбки, слушать будничные фразы, которыми они обменивались, смотреть на играющих на ковре детей, к тому же хозяйка дома непременно начнет утешать ее, развлекать, поносить ее бывшего мужа, и поход в гости кончится тем, что Мия просто сбежит оттуда домой, бросится на кровать и разразится слезами.

По радио кто-то просил передать кому-то привет, воскресить летние воспоминания, знакомой мелодией возродить или освежить когда-то пережитые чувства; мелодия наполнила комнату, погрузив Мию на короткое время в сладостную истому, но тем сильнее и острее ощутила она потом безутешное одиночество своей постели.

Воскресенье тянулось, но в конце концов настал вечер. На улице заметно похолодало, слышно было, как под ногами прохожих поскрипывает снег. Был девятый час, когда Мия решила лечь спать, — она бесконечно устала, хотя целый день ничего не делала и ни за что не бралась, да и сам этот день походил на длинный сон. Правда, был момент, когда она приоделась, подкрасила глаза и губы и даже надела пальто, чтобы выйти, но затем опустилась на стул и долго сидела, предавшись горьким размышлениям. Так никуда и не пошла. Сейчас она стояла перед зеркалом и расчесывала волосы, щетка монотонно шуршала, и волосы становились пушистыми и красивыми. Положив щетку на подзеркальник, Мия оглядела себя, улыбнулась, расстегнула пуговицы на блузке, обнажила плечи и спросила у зеркала, кто эта красивая молодая женщина. Она и впрямь казалась себе красивой: пышные каштановые волосы падали на белые округлые плечи… Но затем зажмурила глаза и представила себе, что она не одна в этой комнате, что за ее спиной стоит кто-то; этот кто-то очарован ею, гладит ее волосы, его руки медленно движутся вниз, останавливаются на плечах, скользят по спине, раздевают ее, ласкают… Но из зеркала на нее глядела одинокая печальная женщина, чье тело день ото дня увядает, с каждым годом на нем прибавляется морщин и складок, оно обвисает и дрябнет, а затем наступит день, когда уже никто не захочет прикоснуться к ней, обнять… Неожиданно Мию охватило неприятное чувство, будто кто-то и впрямь наблюдает за ней; она испуганно обернулась, но в комнате никого не было да и не могло быть, только взгляд ее остановился на шторах — один край окна оставался неприкрытым, и оттуда в комнату струился свет уличного фонаря. Мия быстро погасила лампу — ее ужаснула мысль, что какой-нибудь прохожий мог с улицы увидеть, как она кокетничает перед зеркалом, подошла к окну, чтобы поплотнее задернуть штору, выглянула на улицу и увидела на другой ее стороне, там, где и вчера, уже знакомого ей мужчину.

Мия попыталась уснуть, но мысль об этом человеке гнала сон прочь. Мороз усилился, на градуснике было ниже двадцати, но, невзирая на холод, мужчина продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу. Видимо, что-то очень важное удерживало его там. Мия подумала, что за этим кроется что-то нечистое, преступное, дурное. Она встала и сквозь щелку в шторах выглянула на улицу. Вначале она никого не заметила, а затем в круге света, отбрасываемого фонарем, увидела его, он шел мимо ее окна. Мужчина был одет в темный полушубок, на голове — рыжая меховая шапка; через несколько мгновений он пересек улицу и остановился в том же самом месте, где стоял раньше, пошарил в карманах, на миг вспыхнуло пламя спички. Непонятное волнение, — а может, то был испуг, — овладело Мией, сердце бешено колотилось. Она снова легла, но сон по-прежнему не шел и в голову лезли страшные мысли. Кровать вдруг показалась ей опасной западней, и Мия в страхе подумала, что в постели она совершенно беспомощна и представляет собой легкую добычу для преступника. Вскочив, она подошла к окну. Мужчина как раз переходил через улицу и, как ей показалось, кинул взгляд на ее окно, затем остановился у стены дома — Мия больше не видела его, она побежала на кухню и стала напряженно прислушиваться, не хлопнет ли входная дверь.

Все было тихо, однако это ничуть не успокоило ее — она долго стояла возле кровати, дрожа и не решаясь лечь. Тот человек мог быть садистом, отвратительным сексуальным маньяком, который уже много дней бродит вокруг ее дома — теперь он убедился, что Мия живет одна, подстерегает момент, когда она уснет, чтобы отмычкой открыть дверь, подкрасться к Мие и накинуться на нее. Почти в полуобморочном состоянии от ужасов, которые она себе представила, Мия надела брюки — по крайней мере преступнику не так-то просто будет совладать с ней, она успеет позвать на помощь, оказать сопротивление. На улице уже долгое время никого не было видно, однако, прежде чем лечь, Мия приставила к двери стул и положила на него пустой таз: если кто-то начнет ломиться в дверь, таз с грохотом упадет… Но, несмотря на все эти меры предосторожности, она еще долго не могла заснуть.

На следующее утро ей самой стало смешно из-за своих ночных страхов, тем не менее она с тревогой подумала, что от одиночества начинает сходить с ума, коль скоро не сумела найти ни одного убедительного объяснения чувству ужаса, неожиданно охватившему ее накануне вечером.

Она любила понедельник — в этот день наступал конец ее субботним и воскресным мучениям. Она могла смеяться и шутить, болтать сколько угодно, придумывать разные истории, если кто-нибудь спросит, как она провела выходные дни. Остальные женщины часто делились с ней своими семейными неурядицами, сетовали и жаловались, на чем свет стоит кляли своих мужей, и у нее порой даже возникало приятное чувство превосходства, когда кто-то говорил, чем, мол, тебе плохо живется и в словах этих ощущалась известная доля зависти. Но рабочий день кончался. Женщины торопились кто куда — в магазины, домой — приготовить ужин, забрать ребятишек из детского сада, только ей некуда было спешить.