Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

— Ничего, успеешь, — бросает Вилге. — Посидишь у него минут пять, больше и не надо, а пока пошли в парк, выкурим по сигарете. — Тон у нее товарищеский, напротив больницы действительно небольшой парк. — Ты можешь уже сегодня перебраться к нам, но если не захочешь, все равно скажи отцу, что переедешь. Его нельзясейчас волновать, ему будет спокойнее думать, что ты у нас.

Леопольд обещает сделать так, как хочет Вилге, но про себя думает: неужели она боится, что Леопольд расскажет отцу про вчерашнее? Он ощущает какое-то непонятное злорадство, он с удовольствием помучил бы эту женщину, поиграл на ее нервах, поиздевался над ней и с испугом убеждается, какие подлые желания таятся порой в нем, только разум заставляет его сдерживаться.

— Послушай, — говорит вдруг Вилге, — ты помнишь, что вчера натворил?

Леопольд делает удивленное лицо, он и впрямь удивлен, но еще не понимает, куда клонит Вилге.

— Я бы не придала этому особого значения, но поскольку мы теперь заживем с тобой под одной крышей, то неплохо бы поговорить об этом.

— Ты о чем? — спрашивает Леопольд. — Ну, выпил вчера лишку, я ведь не привык пить, но не помню, чтоб я что-то такое натворил, — говорит он и со страхом ждет, что скажет Вилге.

— О том, как мы наверху пили коньяк — это-то ты, вероятно, помнишь?.. Затем я спустилась вниз, зашла к Арно, чтобы укрыть его, оттуда прошла к себе в спальню, ничего не подозревая, спокойно разделась, хотела лечь, а в постели уже лежишь ты… господи, как я перепугалась…

Леопольд не верит своим ушам, смотрит на Вилге с ужасом.

Вилге со вздохом кивает, ее рука, держащая сигарету, дрожит.

— Я чуть было не уступила тебе… — говорит она тихо и издает какой-то сдавленный звук.

— Я ничего такого не помню! — восклицает Леопольд, но сразу же умолкает. Он не собирается ничего доказывать этой женщине, он отлично помнит все, что было… Или Вилге (она ведь была пьяна) действительно верит тому, что говорит?.. Или онсейчас услышал то, что произошло на самом деле?

— Послушай, не принимай все так близко к сердцу, — утешает его Вилге, которая по-своему истолковывает молчание Леопольда. — Ничего непоправимого ведь не случилось.

Сигареты докурены.

— Так приходи сегодня, я приготовлю что-нибудь вкусное, — по-домашнему, беззаботно произносит Вилге, — так говорит женщина своему мужу или любовнику.

— Я стирала утром твои носки и думала: кто-то мог бы немного позаботиться о тебе. — Он чувствует теплое пожатие ее руки, словно обещание скорой встречи.

Леопольд с поникшей головой идет в сторону больничных ворот, его вдруг начинает мучить мысль — а что, если он лег в постель к жене Веннета только ради того, чтобы наставить тому рога. Переспать с женой Веннета и на какое-то время почувствовать превосходство перед художником, которым восхищается и которому конечно же завидует.

На скамейке, перед входом в больницу, сидят мужчины и женщины в пижамах или халатах. Кое-кто курит, им скучно, и они ждут не дождутся дня, когда их выпишут. Выздоравливающие (счастливые?) взирают на него с бесцеремонным любопытством, но он не в обиде на них за это… И вот он в полутемном коридоре, на дверях палат номера. Прежде чем войти в одну из них, Леопольд колеблется — постучать или не постучать. Он не знает здешних обычаев, это мир, в который он еще никогда не заглядывал; мать умерла до того, как они успели навестить ее, теперь в больнице отец…

Он открывает дверь палаты и растерянно останавливается на пороге. Увиденное не соответствует его представлениям (просторные, полные воздуха и света помещения, запомнившиеся по кинофильмам); словно спеша избавиться от первого впечатления, он начинает глазами искать отца и замечает его на кровати у стены, неловко здоровается со всеми и прямиком (опять эти любопытные взгляды!) направляется к нему.

Отец смотрит на него пустым, ничего не выражающим взглядом, и Леопольд не знает, как ему вести себя — долгое время стоит молча, глядя на поблекшее, почти бескровное лицо старика.

— Возьми табуретку и садись сюда, — еле слышно говорит отец и показывает глазами, где стоит табуретка. Леопольд пододвигает стоящую в изножье кровати табуретку поближе к тумбочке. Он не помнит, чтобы за последние десять лет был так близко от отца, ему хотелось бы помочь старику, сделать для него что-то, но ничего, кроме тягостного, смахивающего на неприязнь чувства, он не испытывает.

И хотя Леопольд ни о чем не спрашивает отца, тот начинает рассказывать про свою болезнь, длинно и подробно говорит, как у него случился инфаркт, как его лечили, что представляет из себя тот или иной врач. Такое впечатление, будто он выучил текст наизусть, однако нельзя пренебрежительно относиться к его словам, сейчас он говорит о самом для себя важном.

Леопольд делает вид, будто слушает, но рассказ старика не трогает его, вернее было бы сказать: Леопольд и не желает слушать его, ибо и представления не имеет, что значит болеть; он видит в окно больничный двор, скамейку, на которой сидят и курят больные; женщины заигрывают с мужчинами, подкрашенные губы не вяжутся с их бледными нездоровыми лицами; интересно, возникает ли у них флирт, влюбленности, взаимная симпатия. Мысль кажется ему смешной, сам он никогда не был в их шкуре, и все же что-то, какое-то внутреннее чувство предостерегает его: и он не застрахован от болезней; я здоров… здоров, внушает он себе и уже в следующий миг жадно прислушивается к словам отца, который говорит, что должен все время носить с собой нитроглицерин (очевидно, отец перепутал название лекарства, очень уж оно смахивает на название взрывчатки) и при первых же болях в сердце класть его под язык.

Только сейчас Леопольд ощущает в своих пальцах влажные стебли цветов. Он спрашивает, куда поставить букет, и отец просит его достать из тумбочки пустую банку и принести из уборной воды. Леопольд рад, что может чем-то заняться, и когда возвращается с водой, от его смущения и неловкости не остается и следа; он спокойно садится на край постели, рассуждая про себя, что больница, как и болезни, просто печальная неизбежность.

— Вилге говорила, что дела у тебя идут неплохо, я, правда, ничего в этом не смыслю, но слышал, что некоторые художники недурно зарабатывают, — говорит отец, и Леопольд вдруг подмечает в его глазах оживление и радость надежды.

Это странный миг — поймав выражение глаз отца, Леопольд понимает, что тому не безразлична его судьба. Мысль эта не укладывается в голове, но ему хочется порадовать отца, и он оживленно рассказывает о том, как прекрасно идут у него дела и как многого он добьется. Леопольд говорит столь убедительно, что и сам начинает верить в это, но тут отец подает знак нагнуться к нему поближе и шепотом произносит: