Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

— Когда Оскар отправился вручать торт победителям викторины, Хейнмаа стоял рядом. Оскар попросил актера подержать торт, а Хейнмаа якобы спросил, почему именно он, на что Оскар прошептал ему: держите, раз вам велено, после чего Хейнмаа взял торт и, вы только представьте себе, швырнул Оскару в лицо.

Редактор и репортер прыснули.

— Чего смеетесь? — сердито спросил водитель. — Этот Хейнмаа, похоже, спятил.

Таавет дрожал как осиновый лист.

— Я замерз и потому пошел быстрее, — смог он наконец объяснить редактору, — думал, вы меня догоните.

— Очевидно, Хейнмаа был просто пьян, — сказал репортер.

— Отнюдь нет. Потом он стал произносить речь, нес какую-то ахинею… Его просили прекратить, тогда он стал орать, дескать, он свободный человек и делает, что хочет. После того как Салунди двинул ему пару раз в зубы, он немного приутих, но через некоторое время начал снова. В конце концов его связали. Приглашают же всяких… — задето произнес водитель.

— Это ваша личная машина? — поинтересовался репортер. Водитель оживился:

— Только осенью купил, раньше у меня был «Запорожец». Не думал, что она такая устойчивая. Я во всех отношениях доволен ею. Во всех, — повторил он, кивая при этом головой.

— Красивая машина, — похвалил репортер.

— Вы так считаете?.. Я мог выбрать любого цвета, жена посоветовала взять синюю, мне самому тоже нравится, говорят, что миллионеры носят синие костюмы, — улыбнулся владелец машины.

Они въехали в город.

— Может быть, остановитесь возле ресторана, — сказал репортер, — а товарища Кюльванда отвезите, если у вас есть минутка времени, в отель.

— С превеликим удовольствием, — отозвался водитель.

— Со мной все в порядке, — стараясь говорить равнодушным тоном, произнес Таавет.

Машина остановилась у ресторана, где под светло-зеленой неоновой вывеской «Долина предков», преграждая вход, стояла толпа.

— Вы что, действительно не хотите в отель? — недоверчиво спросил редактор. Таавет ответил, что не хочет. Он и сам не понимал, почему поступает так, какое-то странное упрямство заставило его остаться в обществе этих двоих людей, хотя он уже в течение многих часов стремился избавиться от них.

Когда машина отъехала, редактор посмотрел на репортера, и оба громко расхохотались.

— Фантастика! А Хейнмаа-то каков! Молодчина!

— Да, а ты представь себе, беднягу-то из-за этой шутки с тортом линчевали. — Редактор внезапно стал серьезным.

Таавет промолчал — он знал: Хейнмаа получил, чего добивался, как голодный шакал, ходил он по залу, высматривая жертву, в которую можно было бы вцепиться и выместить на ней всю горечь своих поражений. Поделом ему, решил Таавет, конечно же напился и стал выкидывать фортели, на это он мастер… Ему ничуть не жаль было Хейнмаа… Но он испортил праздник Марре, со злостью подумал через некоторое время Таавет.

— Сюда же не попасть, — сказал Таавет с внезапно вспыхнувшей надеждой, что сможет отправиться в отель. Он уже раскаивался, что из упрямства решил остаться с ними, но уйти сейчас одному было бы крайне глупо.

— Поглядим, — многообещающе произнес репортер, и они протиснулись к дверям «Долины предков», осаждаемым жаждущими выпить.

Таавет шел на несколько шагов позади своих спутников и не слышал, что сказал репортер толпящимся у двери, однако те почтительно расступились, и они втроем очутились перед стеклянной дверью, на которой красовалась табличка «Свободных мест нет».

— Я и не помню, когда в последний раз видел дверь ресторана без подобной таблички, — сказал репортер, — иногда кажется, что это делается в целях рекламы, ибо довольно-таки часто этими тремя словами прикрывают полупустой зал.

Швейцар, заложив руки за спину, расхаживал перед гардеробом, напоминая влюбленного, который чересчур рано явился на свидание. Когда репортер постучал, он даже не потрудился взглянуть в сторону двери — да и чего глядеть, народ-то у нас грамотный. Теперь репортер стучал уже настойчивее, в конце концов «влюбленный» очнулся и поплелся к двери, там он и остановился, с тупым равнодушием разглядывая ожидающих за дверью. Затем все-таки открыл дверь. Таавет заметил, как репортер сунул ему что-то в ладонь и тот, словно ангел-хранитель, прикрыл их от грубо напирающей сзади толпы.

— Откуда только энергия взялась у человека, — усмехнулся репортер.

— Ты сколько ему сунул? — хмуро спросил редактор.

— Тайна фирмы, — все еще ухмыляясь, ответил репортер, поправил галстук и двинулся по направлению к залу.

В дверях, болтая, стояли две женщины, судя по одежде, официантки, и репортер спросил, где он может найти администратора. «Обождите, — не слишком любезно ответила одна из них, но, подняв глаза на репортера, тут же расплылась в улыбке. — Чем я могу…» Она, видимо, подыскивала слова, чтобы продолжить, но репортер не дал ей этого сделать, сказав, что они хотят немного посидеть, но так, чтобы им никто не мешал.

Продымленный зал был полон пьяных, шум голосов был не просто шумом голосов, все норовили перекричать друг друга, какой-то тип, горланивший песню, налетел на Таавета, обхватил его за плечи, на миг прикорнул на его груди, а затем поплелся дальше. Администратор убрал с одного из столиков табличку «Резервировано», и они сели. «Одну минутку, сейчас я позову официантку», — с улыбкой пообещал он им.

— Послушай, Вяли, похоже, что в этом городе меня знают намного лучше, чем тебя, — стал поддразнивать редактора репортер.

— Должен, к твоему огорчению, признаться, что я всего пару раз был в этом заведении, но меня поражает, что перед дверью ресторана твои принципы стоят не больше трешки или пятерки, перекочевавшей в карман швейцара, — ядовито заметил редактор.

— Не принимай этого так близко к сердцу, — загоготал репортер. — Если ты не станешь разбалтывать, я могу и тебе открыть этот секрет… А именно: швейцар получил от меня не хрустящую купюру, а всего-навсего хрустящую бумажку, на которой было написано: «Приятно встретить среди алчных швейцаров такого, как Вы, чуткого товарища. Благодарный посетитель». У меня этих хрустящих бумажек навалом, и еще ни разу ни один швейцар не пожаловался на меня. — И репортер вытащил из кармана десятки листочков, где на машинке (в основном под копирку) был отпечатан текст этой необычной благодарности.

— Дело в том, — принялся объяснять репортер после того, как спутники вдоволь налюбовались его «денежными знаками», — что до сих пор мне еще не попадался швейцар, который стал бы разглядывать, сколько денег ему сунули, он кладет их в карман, а вечером, дома, подсчитывает барыши. Весьма изысканно, не так ли?

Официантка приняла у них заказ, и разговор снова коснулся истории с тортом, Таавет откинулся на спинку стула, голова у него кружилась. Я буду пить только минеральную, решил он, дым ел ему глаза, но он старался держать их открытыми, чтобы побороть сонливость, в сознании мелькала неясная мысль, что он не сделал чего-то очень важного, почему-то забыл про это и теперь уже ничего не исправишь. Какой-то толстяк подсел к ним за столик, Таавету показалось, что он где-то видел этого человека, но где — вспомнить не мог. «Оказывается, мы с вами знакомы», — сказал мужчина. «Знакомы», — тупо повторил Таавет, на что редактор рассмеялся, сказав, что, по его наблюдениям, Кюльванд знает по меньшей мере полгорода. «Да, это так», — ответил Таавет.