Юрий Асланьян - Последний побег

— Вы предлагали вахтеру часы за то, чтобы он впустил вас. Вы устроили в общежитии попойку…

— Кто это вам сообщил? Вахтер?

— Его жена.

— Она позвонила в отдел милиции другого района потому, что хорошо знакома лично с вами? Почему не в свой район? Это надо будет выяснить… Она не сказала, что я пытался ее изнасиловать на пожарной лестнице?

— А что, ни разу в жизни не пытался?

— Если человек и пытался один раз, то это не значит, что он попробует во второй…

— А если он сделал во второй, то это не значит, что он не попробует в третий.

— Профессиональная логика, — кивнул головой Валерий.

— А кто у тебя дядя? — не выдержал Григорий Васильевич.

— Полковник, — ответил Куропаткин, стряхивая пепел, — или генерал — точно не помню…

— Почему ты все время смотришь мимо меня, в окно? — прервал паузу полуфабрикат, которого, надо думать, больше интересовали дядины петлицы, точнее, цвет погон и количество звезд на них.

— В этом корпусе до сих пор учится мой товарищ.

— Да-а? — обрадовался Григорий Васильевич и поставил мосластые руки на стол локтями, как ножки ручного пулемета. — Я тоже в нем учусь, на юридическом факультете, заочно.

— Однажды ночью мы пили с ним водку в аудитории — на втором этаже этого корпуса. В три часа он подошел к доске и написал на ней мелом: ну нэ за вон па ле жан… То есть, господа, он извинился за французский, у нас нет денег. Чтобы идти к таксистам за флаконом. Последнюю фразу он произнес на русском… Его звать Гоша Чадрошвили.

— Ка-а-ак? — низко склонил Григорий Васильевич голову, будто получил ценнейшую оперативную информацию.

Только лучше бы он при этом не улыбался — давно у стоматолога не был.

— Так он и мой товарищ…

— Здорово… Он такой же, как я, только лучше, — удивился Валерий и добавил — Как говорит мой дядя.

Оперуполномоченный улыбаться перестал. И Куропаткин (как кадровый гуманист) решил чуть-чуть отпустить вожжи.

— Мой дядя знает, что говорит, — он офицер СА.

— А может быть, решим вопрос проще? — вмешался полуфабрикат.

Если бы он предложил это полчаса назад, то Куропаткин отнесся бы к двусмысленным словам с недоверием. Но время толстого ушло безвозвратно, что, конечно, радовало.

Но тут Куропаткин заметил, что на лице оперуполномоченного появилась подсветка внутреннего озарения, словно открылось второе дыхание, зрачки расширились, а руки, наверное, перестали потеть. Будто недоумок просек розыгрыш и решил отыграться в полную меру. Но было уже поздно, поздно, очень поздно.

Потому что в этот момент распахнулась дверь — и в проеме появился Сашка Харитонов, предстал — на одной ноге, крестный отец крохалевской мафии, сапожник, мастер спорта по стендовой стрельбе. Правда, стрелял он редко — чаще отстреливался.

Сашка Харитонов застенчиво улыбнулся милиционеру.

— Добрый вечер! — приветствовал одноногий изумленную его появлением аудиторию. — Я хотел сказать, что уже вечер… Придут жены с работы, а мы тут задерживаемся… Оправдываться придется.

Харитонов прошел к столу хозяина кабинета по самому короткому маршруту, впрочем, другого и не было. Он сел на стул и неторопливо, как у себя в мастерской, поставил костыль и палку к стене. И сощурил черные персидские глаза. Психолог, из театра артист, известный.

— Что, пленарное заседание еще не закончилось? Думаю, пора переходить к неофициальной части — банкету с бассейном. Водитель внизу нервничает…

Валерка тут же выглянул в окно: желтая рыбина такси была припаркована прямо у входа, будто дежурная машина.

— Это Сашка Харитонов, — объяснил он оперуполномоченному.

— Я понял, — сдержанно кивнултот в ответ, — у меня тут и Пашка Шанхайский бывал… А где он сейчас?

— Кстати, а где наши товарищи? — поинтересовался Харитонов и, засунув руку в карман, добавил, посмотрев на милиционера: — Не стреляй, я за сигаретами…

— Наши товарищи слушают камерную музыку…

— Эстеты, потребители культуры, — покачал Харитонов смолокудрой головой, будто десять лет как не садился за рояль. И заглянул под стол. — Ба-а! Послушай, капитан, кто в настоящее время носит такую убогую обувь? Это же не ботинки, это упадок Российской империи…

Сашка зажег спичку и опустил свободную руку на колено оперуполномоченного, затянулся, прикуривая, выпустил дым и показал полный набор светившихся, как хирургические инструменты, хищных перламутровых зубчиков.

— Друг, — обратился он к милиционеру снова, — скоро осень, друг, а ты, считай, без обуви… Я лично, не доверяя это дело подчиненным, сошью тебе теплые сапожки для патрульно-постовой службы… Чтобы ты не стучал тонкими подошвами на мерзлых перекрестках.

— Так ты сапожник? — обрадовался милиционер.

— Я хороший сапожник, — уточнил Сашка, корректным тоном извиняя неосведомленность собеседника, — лучше быть хорошим сапожником, чем…

К счастью, Харитонов не успел закончить мысль, грозившую срывом мирных переговоров. Иногда одноногий становился таким грубым… Друзья осуждали эту неуравновешенность, но он оправдывался профессиональной детерминацией. А не успел он закончить фразу потому, что раздался пронзительный вой клаксона — такой, что сразу почувствовалась круто нарастающая ненависть таксиста к одноногому клиенту.

— Как же мы поедем — без боевых товарищей? — вскочил со стула Куропаткин. — Это аморально…

— Да, на свободе вы обойдетесь дешевле, — тоже встал оперуполномоченный, — для республики советов…

Все спустились на первый этаж гурьбой, будто бригада — в погребок пивбара «Под Камой» на следующий день после первого. Или второго дня. Или третьего.

— А Хорошавина выпустили, — метко обмолвился Сашка.

— И где он? И почему вдруг?

— Прописку по телефону проверили — сходится… А сейчас в машине сидит — «Опал» курит, сука…

— Как всегда, — пожал плечами Князь Куропаткин, — я от ментов отбиваюсь, а он пепел ботинками размазывает…

— Не только — я оставил ему три бутылки пива.

— Что-о? Он же все выпьет, — заволновался Валерка, — он всегда все выпивает… Он даже воду пьет… Он ничего не оставит!

— Привет дяде! — усмехнулся Григорий Васильевич, глядя Куропаткину в глаза, поддерживая рукой очарованного гостеприимством социолога. — Ну, бандиты… Забирайте подельника.

— У тебя есть дядя? — спросил Харитонов, захлопывая дверцу такси. — А я думал, ты сирота…

Машина рванулась — и пошла накручивать асфальтную ленту на спидометр и упрямый, будто часы, счетчик.

— Тихо едем, — печально упрекнул шофера Куропаткин.

— А ты хотел бы как на вертолете? — обернулся Пшеничников.

— Для меня вертолет, что для тебя трамвай, — с понтом ответил нефтяник, — можем не успеть…