Мршавко Штапич - Плейлист волонтера [litres]

Мы никого не нашли, но домой я вернулся довольным – выгулял сценариста. Мое довольство заметила и Оса, которая втихомолку взревновала к Кукле, и меня это позабавило. Я еще много раз потом пользовался этой ревностью (и пользовался бы вообще вечно, если бы в один прекрасный момент Оса не сделала вывод, что Кукла мне никогда не отдастся).

А тогда Оса восприняла мое возвращение как жест. Типа – приехал к ней. Вернулся. Хотя я просто съездил на поиск. На самом деле, я просто не хотел домой – к родителям, которые порядком заебали выносить мне мозг насчет того, как я живу. А Хрупкий в это время куда-то пропал. Мне просто негде было ночевать. Постель Осы почти не воняла травой и сыростью леса и была чуть мягче спальника, потому выбор пал на нее.

Мне кажется, она в глубине души понимала, что нихуя мне не важно, где вообще находиться, – но боялась сформулировать эту мысль отчетливо. Я, в свою очередь, знал, что, когда она начнет жрать мой мозг, я признаюсь ей в любви. Может, при этом отведу с трудом собранный в кучу слезливый взгляд. И она всё забудет и какое-то время всё это продлится. Всю эту хуйню я отлично понимал наперед. А пока – мне просто было комфортно. Удобно.

Жить у Осы было весело. Временами. В основном благодаря ее матери, которая хорошо готовила пельмени, была не дура выпить и травила забавные байки. Бывало, после нескольких рюмок она со сладкой ностальгией в голосе вспоминала своего бывшего супруга, т. е. отца Осы: «Сеня был романтичный. Всегда без копейки. Лизка в выпускном классе, денег нет ни у кого. И он приходит – приносит на ее 16 лет мне огромный букет роз. Я говорю: Пантелеев, откуда у тебя деньги? Молчит. Потом узнала, что он у азирбийджанцев (так и произносила – азирбийджанцев) на рынке просто цветы забрал (то есть под угрозой расправы заставил отобрать себе лучшие розы). Классный был мужик – все в нищете, да и жрать дома нечего, а мне шубу достал, кольца всегда дарил. Так и надо: женщину хороший мужик всегда выше всего ставит». Такие рассказы меня очень развлекали. Нужно ли говорить, что отец сидел, и не раз? Полагаю, именно он и отдал свои пассионарные гены Осе.

Осложняло нашу совместную жизнь то, что Оса решила, будто я буду ее слушать. В смысле – принимать советы к действию. ЕЕ СОВЕТЫ О ПОИСКАХ.

На это можно было реагировать двумя способами – заснуть (потому что это пиздец как скучно), и на тебя будут орать; или самому начать орать, хуй пойми почему – так со стороны, а на самом деле – чтобы модерировать процесс срача, ибо в любой ругани контроль у того, кто начал. Это как первым запустить ракеты. Ты же знаешь наперед, где ебнет у оппонента. И только потом он пускает что-то в ответ.

Поэтому я орал. В силу способностей, конечно. Когда я ору – быстро разряжаюсь. Это как пить запоем. Один раз нажраться, да так, чтобы гудела голова еще пару дней, – влегкую. А вот пить три, четыре, пять дней подряд – это нелегко, это требует выдержки, мужества, смелости. Я так не могу: устаю, сдаюсь, иду на попятную. Потому я орал мало, громко, – а дальше возвращался к модели отрешенного сна с открытыми глазами.

У Осы поведение было иным – она зудела с яркими всплесками истерик. Круглые сутки лечила меня, что нельзя бросать поиски (которые я всегда бросал, если понимал, что они бессмысленны), что надо брать разные поиски и быть демократом (потому что я не брал поиски гастарбайтеров, например, или нескольких взрослых в лесу, не брал шизиков – потому что бесполезно, не брал очевидный труп, даже если его легко найти).

Она постоянно тащила меня на поиски, которые мне не нравились. Мое сопротивление привело к неожиданному повороту: она начала со мной конкурировать.

Например, пропал мужик с запущенной болезнью Гентингтона. 4 дня назад. На торфяниках. На улице – сентябрь, с ночными температурами в +8. «Труп» – мой прогноз основывается на сочетании четырех факторов (болезнь, давность пропажи, время года и местность), трех любых из которых достаточно, чтобы даже не выезжать, потому что это еще и хаотичный труп, при жизни страдавший недугом, который неизбежно сказывается на психике, а значит, делает образ мысли и поведение непредсказуемым. Но Оса уже решила. Она едет.

– Ты просто зря потратишь время – свое и людей, – говорю.

– Ты либо со мной, либо помолчи, – говорит.

Нетушки. Я возьму другой поиск – тот, где можно помочь. И я еду туда, где пропал дед, крепкий здоровьем и умом, заблудившийся недавно, в знакомом мне лесу.

Конечно же, мой дед сидит у костра, относительно недалеко, и мы достаем его за пару часов. Он даже ворчит: «Сам бы вышел не завтра, так послезавтра». А Оса остается на своем поиске до утра. Потом еще на день. Потом еще.

– Тебя не заебало? – спрашиваю ее.

– Тут такие родственники, они переживают, дети его просто молодцы…

– А они в курсе, что Гентингтон – генетическое заболевание?

– Не хочу разговаривать.

Да не хоти. Пару дней тишина, и только мать Осы иногда докладывает: «Она еще ищет там». Окей. Я за это время успел съездить на еще один поиск. Когда чувак с Гентингтоном уже 10 дней в холодном лесу, у Осы начинает просыпаться разум.

– Я завтра домой, если не найдем…

– А чего не сегодня?

– Есть шанс.

– Блять, ты вернешь живой труп, овощ максимум. Овощ. Он нахуй не нужен уже сам себе!

– Он нужен детям.

– Дети любят фрукты, а не овощи.

Утром звонит: «Нашлаааааа!» Это невероятно, но чувак пролежал в ВОДЕ, в ирригационном рве, да не один день, уже практически начал разлагаться, – но БЫЛ В СОЗНАНИИ, когда его нашли. Волонтеры вытащили холодное, размякшее тело и перли его пару километров, чтобы сдать «Скорой». Оса получает то, что ей нужно, – невозможное, яркие эмоции, благодарность людей. Благодарность для нее – это страшно важно, ей необходима эта подпитка.

Оса ликует и по возвращении.

– Я был прав, – говорю, – всё равно – овощ.

Оса бесится.

Но когда ей звонят и сообщают, что ее овощ умер в больнице, жутко расстраивается:

– Да мы все сделали, почему опять врачи-то? Почему они его не вытащили?..

Тут уже жалею я. Все-таки мой секс зависит от всех этих вещей. Мы молчим. Включаю песню Сплина – «Дочь самурая». Догадываюсь, что она представляет себя ей – дочерью. А своего отца, мелкого бандита, – самураем. С розами наперевес. Ей становится легче. «Я права», – говорит она. Наверняка она и умрет с уверенностью, что выиграла у меня.

Но я всегда помогал тем, кому можно помочь. Помогать тем, у кого почти нет шансов, я никогда не буду. Пусть умирают.

Меня удивляет, почему в нашей стране, где тупоумные чиновники вечно видят заговор во всем, отряд никто не попытался закрыть за целых 10 лет его существования. Серьезно. Представьте себе организацию, которая (доказано!) действует эффективнее полиции, армии и МЧС в природной среде, а еще – не подчиняется силовикам и часто действует прямо вопреки им. Организацию, которая может развернуть радиосвязь, и пользоваться ей вполне пристойно, и даже с фишками вроде отправки e-mail-сообщений через «двухметровые» частоты. Организацию, которая способна действовать в лесу, ночью, сообща и у которой есть техника для этого. Организацию, в которой каждый второй может оказать первую помощь и транспортировать пострадавших, где работа в режиме ЧС не будет воспринята как нечто из ряда вон выходящее. Организацию, где круговая порука работает, как в мафиозных кланах (случай с Бродягой). Организацию, которая нигде не зарегистрирована; организацию, которая каждый божий день обходит систему; организацию с прекрасно отлаженными горизонтальными связями: выключи из отряда лидера – и он все равно сохранит боеспособность. Правда, я не понимаю, как до отряда не доебались. Это ж опаснейшая штука, существующая как анархическое объединение, которое часто не знает ни закона, ни правил, ни меры.