Мршавко Штапич - Плейлист волонтера [litres]

Я в это время расслабленно прозябаю, потягивая виски и наслаждаясь тем, что родители уехали. Я был предоставлен сам себе и в ближайшие дни должен был только заехать к детям. Но Жора резко меняет мои планы: «Штапич, полетишь в следующей группе, примешь координацию у Каши и Скрипача».

Несколько странное чувство – три дня наблюдать за поиском и не участвовать в нем, но зная наперед, что нужно будет включиться и тащить самому. У Каши и Скрипача таких масштабных поисков прежде не было, и ожидать можно всякого. Жора, вызвавший меня для консультаций перед отправкой, подтверждает это:

– Слушай, главная задача – помириться с полицией.

– В смысле?

– У Каши случился дисконнект, они вместе не работают…

Задание вообще не по мне – я с ментами никогда не мирился, всё больше ругался, или втихомолку ненавидел, и редко, когда понимал, что люди адекватны, продуктивно сотрудничал. А тут – мириться? Но расклад таков, что полиции на месте – человек 200, МЧС – человек 50, а нас – и того меньше…

Мы отправляемся группой человек в 10. Аэропорт, самолет, «Газель», колдобины отвратительнейших дорог. В Кирове дороги состоят из колдобин и ям. Это некая удивительная текстура, которой замостили пространство.

Сидорова, для которой столь глубокое проникновение в тыл родины случилось впервые, смотрит в окно на тающий на лету снег и бесконечный еловый лес.

– Вот она какая, Сибирь, – задумчиво произносит она.

– Это не Сибирь, – на автомате поправляю я.

– Ребята, это Сибирь? – поворачивается к остальным Сидорова, но не получает ответа: все кругом спят.

На заправке Сидорова идет к кассирше.

– Скажите, это Сибирь? – спрашивает она, доверительно заглядывая в глаза несчастной уставшей женщины.

– Сибирь, Сибирь, – покладисто и отрешенно отзывается кассирша.

– Слышь, Штапич, это Сибирь, – развернувшись ко мне, победоносно улыбается Сидорова.

Она как в воду глядела со своими топографическим кретинизмом. Через пару часов ужасная дорога – и та пропадает, от нее остается доведенная до состояния ньютоновской жидкости грязь в двух глубоких колеях. Так что, когда этот путь пройден и мы подъезжаем к поселку, в котором пропали мальчики, я уже сам готов поспорить, что это Сибирь.

На въезде в населенный пункт стоит какой-то коротышка с полицейским жезлом в руках. Когда он подходит к машине, мне удается его рассмотреть: это карлик, натуральный карлик с лицом, выдающим синдром Дауна. Он одет в военную полевую куртку и пилотку Люфтваффе.

– Что происходит? – спрашиваю.

– Спокойно, это наш дурачок, – успокаивает водитель, открывая окно.

– Свои? – неожиданно гаркает карлик.

– Свои-свои, – отвечает водитель.

– Ехай, – велит карлик, и машина въезжает в поселок.

«Поселок» состоял из зоны, обнесенной колючей проволокой, и каких-то унылейших строений, напоминавших индивидуальные бараки. То есть по структуре и уровню комфорта – это бараки, но маленькие. Все живущие там делятся на две условных категории: бывшие зэки и фсиновцы. Три дня пребывания на месте показали, что условность эта совершенно ничтожна: люди разных каст слились в единую, неделимую и однородную массу с абсолютно идентичной речью, понятиями и стилем (разве что фсиновцы носят форму).

Штаб – в зрительном зале местного ДК, облезлое деревянное здание которого сливается с серой неуютной местностью. Оттуда вынесены лавки, и там же, прямо в зале, волонтеры спят, хранят оборудование и шмурдяк.

Когда мы входим, группы как раз отправляются на задачи, а неугомонный Fex вносит треки в штабной ноутбук. КашаМалаша и Скрипач смотрят пустыми глазами в карту и, раздавая задачи, будто отбрехиваются от поисковиков, называя квадраты.

Только через час Каша освобождается и начинает передавать мне координацию, то есть рассказывать о происходящем, версиях и фактах.

Выяснится, что мальчики пошли в лес, да, с мешком, но там был хлеб. Буханка хлеба. Семья их, так же как и каждая первая семья в поселке, – нищая. Состав: мать и четыре ребенка, все от разных отцов, и ни один не платит алименты. Дети неухоженные, недолюбленные, нахуй никому не нужные.

Каша не заморачивалась сильно, один раз опросила мать и погнала всех в лес.

– А почему Жора сказал, что с ментами непорядок? – спрашиваю.

– Да они долбоебы. На контакт не идут, хотят, чтобы мы тут какой-то хуйней занимались, – отвечает Каша.

Карта поиска внушает ужас – огромный лес, который к северу только километрах в 10 ограничивается непроходимой рекой; на западе – в 4–5 километрах болото, на востоке – также реки и болота, но километрах в 5–10. Итого площадь поиска – не менее 100 квадратных километров относительно проходимой местности. Каша успела закрыть участок прямо у поселка, до лесовальных просек в паре километрах к северу, то есть крохи.

На самом деле она механически закрывала площадь, не более того. Версий у нее, по сути, не было, только неистовое желание спустить пруд посреди поселка и загнать водолазов в воду, хотя это было спорно – старшему пропавшему 10 лет, это уже «безопасный» относительно версии утопления возраст.

Прибывших со мной я отправляю в лес дозакрывать задачи Каши, а сам иду искать полицию. Их штаб – в школе.

Первым встречается опер из Кирова, ведущий дело, Сеня. Адекватнейший парень.

– Пойдем кофейку дерябнем, – сразу приглашает в какой-то кабинет завуча, который на время поиска отошел ему.

Он сразу начинает прощупывать почву – кто я таков да чего мне нужно. Коротко рассказываю ему про дорогу, анекдот про Сибирь и про то, что увиденное правда напоминает Новосибирский поиск. Поняв, что я в порядке, Сеня переходит к разговору напрямки:

– А че за девушка у вас тут была за главного?

– Каша, что ль?

– Да. Ее кто общаться учил?

Выясняется, что Каша орала на полицейского генерала и, обложив того хуями, отказалась иметь дело с полицией.

– Погоди, – говорю. – А генерал чего хотел?

– Всех, кто есть, 300 человек, загнать в лес, и большой цепью прочесать, и чтоб ваши были старшими в строю.

– Сень, это малоэффективно вообще…

– Да, но это его идея фикс.

– Сможем так: мы вечером дадим людей – а завтра все работают с нами?

– Поговорю с ним. Ты вечером приходи на наше совещание, разбор полетов.

– Окей. Че говорить?

– Скажи, что молодцы, хуе-мое, нормальным пацаном просто будь и прямо предлагай.

– По рукам.

Я возвращаюсь в штаб, грустный и без дополнительных вводных. Жаль, что мать нельзя опросить – ее увезли в город, в следственный комитет. Хотя какой толк возить мать, у которой пропали дети, за 300 км на допрос?

Через полчаса Сеня приносит мне материалы – всё, что у него есть по первому опросу матери, и все свидетельские показания, собранные, кстати, весьма толково. Увидев кольца на руках Сидоровой, которую я оставил при штабе, Сеня советует: «Рыжье сними». Сидорова недоуменно взирает на Сеню. «Золото. Вместе с руками тут могут оторвать».