Дэвид Левитан - Записная книжка Дэша и Лили

Ты хочешь узнать, как меня зовут, но если я назову тебе свое имя, даже без фамилии, ты все равно сможешь найти в интернете информацию обо мне – неточную и неполную. (Другое дело, если бы меня звали Джоном или Майклом.) Ты можешь поклясться, что не сделаешь этого, но соблазн никуда не денется, поэтому я лучше пока промолчу. Мне не хотелось бы, чтобы на твое мнение обо мне что-то повлияло. Надеюсь, ты не в обиде.

Следующее твое задание в нашем списке того, что нужно (или не нужно) делать, лучше выполнить сегодняшним вечером. Время поджимает, так как в этом клубе (я дал Лили адрес) , меняющем названия чуть ли не каждый месяц, скоро начнется вечеринка на всю ночь. Тема вечеринки соответствует сезону и посвящена седьмой ночи Хануки. На разогреве будет еврейская группа («Иезекииль»? «Ариэль»?), а где-то с двух утра зажжет гейская танцевальная дэнс-поп/инди/панк группа «Глупый раввин». В перерыве между выступлениями этих групп ищи надпись на стене уборной».

Ночные вечеринки, вообще-то, не мое, поэтому нужно было сделать пару звонков, чтобы план сработал. Я сунул записную книжку в грецкий орех и достал из рюкзака куклу Буку.

– Присмотришь? – спросил я ее и оставил там же.

В это Рождество я решила сделать себе подарок. Решила весь день общаться только с животными (настоящими и игрушечными) и Букой из записной книжки – если та вернется ко мне, – а разговоров с людьми (пусть даже это родители или брат) по возможности избегать.

Когда я научилась читать и писать, родители вручили мне доску для записей, которую я с тех пор всегда держу в своей комнате. Мысль состояла в том, чтобы я, Лили, в трудные для себя моменты вместо того, чтобы давать волю жуткой Визгле, изливала свои чувства на доску. Таким образом, она служила чем-то вроде терапевтического инструмента.

Так вот, когда этим рождественским утром родители позвонили мне по видеочату, я уже сидела наготове с доской. Я еле узнала их на экране компьютера. Предатели выглядели такими здоровыми, загорелыми и отдохнувшими! Не по-рождественски вообще!

– Счастливого Рождества, милая! – поздравила меня мама. Она сидела на террасе бунгало, или как там эти домики называются, и за ее спиной плескался океан. За эту неделю мама сбросила лет десять.

Рядом с ней, закрыв мне вид на океан, появилось сияющее лицо папы.

– Счастливого Рождества, родная! – сказал он.

Я написала ответ на доске и развернула ее к экрану:

«Вам тоже счастливого Рождества!»

Родители, увидев доску, нахмурились.

– О-о, – отреагировала мама.

– О-о, – вторил ей папа. – Медвежонок Лили сегодня не в настроении? И это несмотря на то, что мы готовили тебя морально к нашей поездке с прошлого Рождества, и ты уверила нас, что это Рождество без проблем проведешь самостоятельно?

Я стерла написанное на доске и заменила поздравление словами:

«Лэнгстон рассказал мне о частной школе» .

Они поменялись в лицах.

– Позови брата! – потребовала мама.

«Он простыл. Сейчас спит» , – написала я.

– Какая у него температура? – спросил папа.

«38.3»

Раздражение на лице мамы сменилось беспокойством.

– Бедняжка. И это в Рождество. Да еще и без подарков, которые мы договорились открыть в Новый год. Теперь тебе совсем грустно, да?

Я покачала головой.

«Вы переезжаете на Фиджи?»

– Пока еще не решили, – ответил папа. – Поговорим об этом в семейном кругу после возвращения.

Я спешно стерла надпись и вывела новую:

«Меня расстраивает, что вы ничего мне не сказали».

– Прости, Медвежонок, – извинилась мама. – Мы не хотели тебя огорчать прежде времени.

«Значит, для огорчения все-таки есть причина?»

У меня уже рука устала стирать и писать. Поменьше бы упрямства, стало бы легче.

– Сегодня Рождество, – сказал папа. – Отставить расстройство! Мы будем принимать решение всей семьей…

– В морозилке есть куриный бульон! – перебила его мама. – Разогрей его для брата в микроволновке.

«Поделом Лэнгстону, пусть болеет» , – написала я, стерла надпись и заменила ее другой: «Ладно, разогрею» .

– Если температура еще поднимется, вызови врача, – продолжила мама. – Справишься?

– Разумеется, справлюсь, – рыкнула я, не выдержав. Боже, сколько, по их мнению, мне лет? Десять?

И доска, и моя решимость обе разозлились на предательский голос.

– Прости, что это Рождество не задалось, родная, – произнес папа. – Обещаю, празднование Нового года все окупит. Позаботься сегодня о брате, а потом сходи на вкусный рождественский ужин к бабушке Иде. Это поднимет тебе настроение.

Я молча кивнула.

– Милая, чем ты себя занимаешь? – спросила мама.

У меня не было ни малейшего желания рассказывать ей о записной книжке. Не потому, что я расстроена из-за Фиджи. А потому, что молескин и Бука пока были самой лучшей частью этого Рождества, и мне хотелось сохранить их только для себя.

Из комнаты брата послышался стон:

– Ли-ли-и-и-и…

Чтобы не говорить, но при этом сэкономить время, я не стала писать сообщение на доске, а напечатала его на компьютере:

«Ваш больной сын зовет меня со своей постели. Мне нужно бежать. Счастливого вам Рождества! Люблю вас. Пожалуйста, не переезжайте на Фиджи».

– Мы тоже любим тебя! – закричали родители с другого конца мира.

Я выключила видеочат и пошла в комнату брата. Но сначала заглянула в ванную взять в аптечке одноразовые перчатки и маску. Не хватало еще заразиться от него и заболеть, когда ко мне вот-вот должна вернуться записная книжка.

Я вошла к Лэнгстону и села рядом с его постелью. Бенни, к счастью, решил болеть у себя дома. Ухаживая в Рождество за двумя пациентами, я могла с легкостью слететь с катушек. Брат не притронулся ни к апельсиновому соку, ни к крекерам, которые я принесла ему утром, когда он в последний раз призывал меня к себе своим «Ли-ли-и-и-и…». В нормальное Рождество мы бы в это самое время разворачивали подарки.

– Почитай мне, – попросил Лэнгстон. – Пожалуйста!

Разговаривать я с братом не собиралась, но в чтении отказать не могла. Я продолжила читать «Рождественскую песнь в прозе» с того места, на котором мы остановились вчера вечером.

– «Болезнь и скорбь легко передаются от человека к человеку, но все же нет на земле ничего более заразительного, нежели смех и веселое расположение духа, и я усматриваю в этом целесообразное, благородное и справедливое устройство вещей в природе» [16] Цитата из «Рождественской песни в прозе» Чарлза Диккенса в пер. Т. Озерской. .

– Красивая цитата, – заметил Лэнгстон. – Подчеркнешь и загнешь для меня уголок страницы?

Я выполнила его просьбу. Никак не могу решить, как же все-таки отношусь к этому странному хобби брата подчеркивать цитаты. Порой меня раздражает то, что какую бы книгу я в нашем доме ни открыла, везде найду пометки Лэнгстона. Мне бы самой хотелось поразмышлять над написанным, не отвлекаясь на комментарии брата, вроде: «чудесно» или «слишком напыщенно». А иногда я с интересом ищу пометки Лэнгстона, читаю отрывки, к которым они относятся, и пытаюсь понять, чем они заинтриговали или вдохновили его. Прикольный способ забраться к нему в мозги.