Ян Козак - Святой Михал

Адам остановил трактор. Войта слез и направился было к дому, но тут же передумал. Зашел в «Венок» и, хотя до обеда было еще далеко, выпил пива и стопку рома. Легче не стало — уголки его губ уныло опустились, пиво показалось выдохшимся.

Два дня назад он подметил, каким взглядом проводила Аничка лесника, когда тот проходил мимо их дома. Глаза у нее вспыхнули и раскрылись широко-широко — они сияли. Когда же она посмотрела на Войту, взгляд ее сразу стал холодным. Словно выключили рефлектор. В присутствии Смолака она вся сверилась женским счастьем, и это лишь отдаленно напоминало Войте прежние времена. Но так ни одна женщина никогда на него не смотрела. В минуты откровенности с самим собой и невеселых раздумий он со все большей досадой и жалостью к себе признавал, что должен казаться Аничке чем-то вроде травы-кислицы. И Войта хирел на глазах, окончательно теряя уверенность в себе. Нет, он должен положить этому конец! Хватит с него такой жизни!

Войта поднял глаза от кружки, ему почудилось, что у стойки раздался смех. И еще ему показалось, что вслед за этим кто-то громко произнес: «Ну и слабак же этот Войта Рачек!»

Он огляделся. Никто ничего не говорил, но кровь бросилась ему в голову. Он чувствовал, как она стучит в висках.

Войта выпил еще одну большую стопку рома и отправился домой.

Прошел по двору. Площадка возле нового дома была уже убрана и приведена в порядок, инструмент сложен у сарая. За домом, в саду, откуда только что выскользнул Смолак, спала в коляске Марта.

Он вошел в кухню. На плите варился обед. Аничка сидела за столом и перебирала для ужина горох, держа на коленях кастрюлю.

Войта огляделся.

Аничка улыбнулась ему. Сегодня опять был «ее день». Исполненная внутреннего удовлетворения и счастливого волнения, она всегда хорошела.

— Ты уже пришел? Обед будет готов через несколько минут, — сказала Аничка.

С чарующей невинностью она положила руки на стол; волосы ее были в беспорядке. Она еще не заметила, в каком настроении явился Войта. А у него участилось дыхание. Он мысленно представил себе, как эти руки минуту назад обнимали Смолака. Ярость его нарастала, и в то же время ему было невыразимо жаль себя.

— Ага. Ты же видишь, что я тут, — буркнул он.

Аничка насторожилась. Поглядела ему в лицо, чтобы знать, чего следует опасаться. Глаза у Войты были просто бешеные, но держался он неуверенно. Это несколько успокоило ее.

И прежде, еще до того, как она стала неверна Войте, Аничка вела себя осторожно, словно ступала по осколкам стекла. Она и тогда выжидающе наблюдала за ним, терзаемая страхом и угрызениями совести, хотя ничего особенного и не происходило. А потом Йожка словно околдовал ее. Аничку захватило, закружило, понесло. Иногда она пыталась размышлять над тем, что с ней творится, и не могла толком понять, почему так получилось. Ведь ее любовник вовсе не был ни красавцем, ни силачом. Но, видно, в нем было как раз то, что ей нужно. И, едва осознав это, она, как истинная женщина, стала принимать вещи такими, какие они есть. Она была необычайно изобретательна, и большей частью ей удавалось усыпить подозрительность Войты. Более того, она совершенно неожиданно нашла удачное и успокоительное логическое обоснование. Иногда она ловила себя на том, что беспричинно улыбается. «Вот удивительно, — думала она, — только теперь я поняла, что я — женщина. Наверное, потому, что узнала, что такое настоящий мужчина». До сих пор она и понятия об этом не имела. В ней жила смутная, но жадная потребность отдаться до конца, а с беднягой Войтой у нее ничего не получалось: он просто не был создан для этого. И все же она по-своему любила его; Марта и в самом деле была его дочерью. Аничка воспринимала его как отца или как брата. Поэтому иногда даже удивлялась, почему, собственно, Войта бранит ее и угрожает ей. Ведь если у нее хорошее настроение, это и для него лучше: в доме тогда радостно и покойно. Войта должен быть ей только благодарен за это. Иной раз она, бывало, даже нежно приласкает его, поцелует в губы. Порой, когда Войта оскорбит ее, когда он груб и неблагодарен или же, наоборот, когда ей очень хорошо, а то и просто когда ей случалось выпить вишневки, она забавлялась, представляя себе, что было бы, если бы Йожка пришел с букетом и попросил у Войты ее руки. Бедняжка Войта! В такие минуты Аничка обычно тихонько подкрадывалась к нему, гладила, обнимала его, была к нему особенно ласкова и внимательна. Так она избавлялась от угрызений совести, которые временами все же мучили ее.

— У тебя опять был этот кобель? — спросил Войта. — Этот надушенный кобель? — Смолак всегда носил белые, хорошо отутюженные рубашки, и поэтому Войта в последнее время — вообще-то чистоплотный и аккуратный — злился, когда Аничка давала ему свежевыстиранную рубашку. Ему хотелось теперь ходить грязным и оборванным. — Хватит с меня! — закричал он. — Или ты прекратишь свои шашни, или я тебя выгоню. Но запомни, развод будет по твоей вине!

Аничка на момент застыла, удивленно глядя на него. Потом провела кончиком языка по пересохшим вдруг губам и тихо ответила.

— Как хочешь… — Она вздохнула, словно с сожалением. — Но дети и полдома мои.

Ошеломленный таким ответом, Войта впился в нее взглядом.

— Что?! — крикнул он в бешенстве. Он-то ожидал, что она испугается угрозы. Лицо его побагровело.

— Как хочешь, — решительнее повторила Аничка, испытующе глядя ему в глаза.

— Ну хорошо! — еще громче крикнул Войта. — Хорошо же! — почти взвизгнул он.

Повернулся и выскочил в прихожую, хлопнув дверью.

На минуту он в растерянности остановился, как бы ослепнув от ярости. Потом поднял голову, и на глаза ему попалось охотничье ружье, висевшее на стене. Он постоял, поочередно глядя то на ружье, то на дверь кухни. Нащупал на полке шкафа патрон и сорвал ружье с гвоздя. Зарядил его. Еще раз взглянул на дверь и снова задумался: палец на спусковом крючке дрожал.

Раздался выстрел. Грохот его, усиленный тем, что все двери в прихожей были закрыты, обрушился на Войту и оглушил его. Он упал на холодный пол. Лежал и ждал, когда к нему прибежит Аничка.

Ему почудилось, что в кухне началось какое-то беспорядочное движение, слышались быстрые, торопливые шаги. Но вскоре он понял, что там ничего не происходит — просто в висках у него стучит кровь. Дверь в кухню оставалась по-прежнему закрытой.

Еще с минуту он лежал без движения, осыпанный штукатуркой, отлетевшей с потолка.

Ждал.

Нет. Никаких шагов, никто не спешил к нему. В возбуждении он даже, казалось, слышал, как падают в кастрюлю горошины.

Войта поднялся, полный отчаяния, и, распахнув дверь, ворвался в кухню.

Аничка по-прежнему сидела, положив руки на стол и закусив губы.

— Шлюха ты, поганая шлюха! — голос его срывался на визг. Он был вне себя от ярости.