Ян Козак - Белый жеребец

У Маши до сих пор горели щеки, она учащенно дышала. Ей стало жарко уже во время езды сквозь чащу, и она расстегнула верхние пуговки на рубашке. Нагрудные карманы с патронами, которые четко обрисовывались под тканью, поднимались при каждом вздохе.

— В самом деле поразительно. Ничего подобного я никогда не видала.

Она тоже спрыгнула с седла.

Когда Маша перекидывала узду, Буров заметил, что у нее дрожит рука. Он схватил ее за локоть, а потом сжал ладонь; жена ответила коротким судорожным пожатием. Буров вытер рукавом вспотевший лоб.

— Как звать этого жеребца? — обратился он к Василию, который, все еще молча покуривая, сидел в седле.

— Да никак. У них обычно нет имен, — ответил за него пастух, который, осмотрев следы у водопоя, подъехал к ним.

— А теперь не мешало бы и перекусить, а? — Буров взглянул на Василия и протянул ему небольшую плоскую бутылочку, отвинтив пробку.

— Здесь, на опушке, вскипятим чай, — ответил Василий и, отпив из бутылки, вернул ее Бурову. Потом соскочил на землю.

Место было превосходное: и дрова и вода под рукой. Пока в черном, закопченном котелке грелась вода для чая, а Маша с Митей доставали сухари и веерочками нарезанные куски вяленой рыбы, лошади пили у озера. Солнце все еще приятно пригревало, на пышный, густой ковер высокого светло-зеленого мха падала прозрачная, легкая тень двух лиственниц. Иголки были матово-кирпичного цвета.

Ели молча, все основательно проголодались. Все, кроме Маши. Она, перекусив немного, вдруг поднялась и ушла в редкие заросли собирать бруснику — все вокруг было усыпано ею. Ягоды краснели вокруг комлей стволов, которые казались Маше маленькими — высотой в сорок-пятьдесят сантиметров — пальмами. Когда-то здесь росли деревья, но потом случился пожар. Обгорелые стволы давно обросли мхом, на гниющих, удобренных золой пнях буйно росла трава, теперь уже высохшая и свисавшая вниз.

Спустя полчаса Маша вернулась, мужчины подремывали на мху. Она тихонько села в сторонке на один из комлей и принялась ощипывать куропаток.

— А вы что же? — спросил Василий, стряхнув дремоту. — Прилегли бы.

— Что-то не хочется.

Василий поднялся, подошел к ней и принялся помогать. Ощипанных и выпотрошенных птиц он бросил потом в сумку, притороченную к седлу.

— Вечером Митя их сварит, — заметил он.

Пастух и Буров сели.

— Уже едем? — спросил Буров потягиваясь и улыбнулся проходившей мимо жене. Маша ответила улыбкой.

— Вставай, Саша, — сказала она, направляясь к озеру. — Пора.

Буров потянулся, но продолжал сидеть, следя из-под полуопущенных век за женой.

Она вошла в сапогах в воду и долго ополаскивала руки и лицо. «Будто хочет малость остыть», — подумал он, весело ухмыльнувшись. Теперь он был даже рад, что они отправились разыскивать этих проклятых кобыл. «Никогда не знаешь наперед, как все сложится, — подумалось ему. — Похоже, что кое-что может перемениться. Что ж, поживем — увидим». И он снова усмехнулся.

Маша вышла на берег, но вдруг обернулась и долго смотрела в ту сторону, куда ускакал большой табун.

Буров встал и вместе с пастухом пошел к лошадям, пощипывавшим траву.

— Ну что ж, едем, — сказал он, когда жена вернулась. — Сегодня был жеребец, а завтра будет лось. — Он широко улыбнулся, блеснув зубами.

На этот раз она уклонилась от его взгляда и легко вскочила в седло.

— Самолет, — произнес Василий. — Значит, сегодня четверг.

Буров и Маша не сразу услышали рокот мотора, а потом увидели и самолет, «Ан-2». Он низко пролетел в направлении юрты. Самолет летал регулярно, раз в неделю, поддерживая связь между совхозами в Ойусардахе и фермой Роман, где было восемь юрт и новый деревянный дом. Через час самолет возвращался, продолжая полет в Среднеколымск. Ровно неделю назад он и высадил их у фермы.

— У нас впереди еще три недели. Хорошо, а, Маша? — Буров со счастливым выражением огляделся вокруг.

— Мне нравится здесь, — ответила жена. — Ты же знаешь.

Вдруг, задорно блеснув глазами на мужа, она стегнула недоуздком его коня — тот сорвался вскачь.

Саша с уздечкой в руках, спотыкаясь, побежал за ним.

Маша расхохоталась, лицо ее горело, зубы сверкали. Потом она стегнула лошадь и, пустив ее рысью, умчалась от них.

«Что это с ней? Ее будто подменили сегодня. Поглядим, что будет дальше».

Буров наконец догнал своего коня; все поехали за Машей.

Она скакала далеко впереди. Теперь они обогнули заросли стороной и все время ехали по бескрайнему, ровному как стол полярному полю, источающему аромат сухой травы.

Вечером после ужина сели играть в карты, попивая горячий чай. Выпили по рюмке водки.

— Ну как ты? — спросил Буров, посмотрев на жену. Сам он был доволен прошедшим днем, ощущая небывалый подъем.

— Чудесно, — отозвалась она. — Здесь каждый день что-то новое, неожиданное, что стоит посмотреть. Те обгоревшие комли деревьев у озера — словно маленькие пальмы, под которыми кто-то высыпал ведра брусники. Ну, а жеребец — это же чудо, воплощение красоты.

— У тебя чудесный вид, честное слово. Восемь часов в седле, да еще такая сумасшедшая гонка, а тебе хоть бы хны.

Он удивлялся ей все больше: стреляла и ездила верхом она превосходно, мастерски водила моторную лодку, которую купила, когда он был в одной из экспедиций; на этой лодке она каталась с детьми по Лене.

— Мне здесь лучше дышится, — заметила она. В городе иногда, особенно осенью, ее донимал бронхит. — И про бронхи я совсем забыла.

— Только про бронхи? — спросил он.

— Тебе подавай все сразу. Как всегда. — Она ответила, как бы продолжая разговор, начатый вчера вечером после прогулки.

— Лучше желать больше, чем меньше, — возразил он. — Ты же сама видела сегодня на примере жеребца. Или уже забыла?

Маша молча закусила губу.

Он спохватился: после всех ссор, которые у них были, она может превратно истолковать его реплику — и поспешил перевести разговор на другую тему:

— Налить еще чаю, Маша?

Чайник на плите кипел не переставая.

— Пожалуй, лучше глоток водки, — ответила она.

Буров налил всем.

Сыграли еще одну партию, и Маша встала. Она потянулась: сидеть за слишком низким столом ей и Саше было не очень удобно, но хозяевам, которые были ниже ростом, стол был в самый раз.

Маша улыбнулась и села на постель Василия, прикрытую оленьей шкурой. Она вынула шпильки из волос и встряхнула головой. Волосы свободно рассыпались по плечам, на них, как и вчера вечером, заиграли оранжевые блики — от отблесков пламени, вырывавшихся в щели потрескавшейся плиты и мягко освещавших ее лицо. Она сладко потянулась.

— Да, здесь не то что в городе, где вечно торчишь в четырех стенах. И все же я немного устала. Пойду лягу. А ты? — обратилась она к мужу.