Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Уже на проселке хитроглазый Егор Кирбижеков приметил, что подвода грабителей слишком легко поднималась в гору.

— Порожняя, якорь ее, — убежденно заключил он.

Дмитрий сперва не придал значения его замечанию.

Дело ведь не только в украденной муке, а прежде всего в поимке бандитов. Дай им ускользнуть сейчас, они могут натворить худшего где-то в другом месте.

Послав Костю и Егора еще повнимательнее осмотреть берег реки — нет ли где другого сворота, Дмитрий с остальными бойцами повернул в сторону тайги, которая ломаной жирной линией чернела вдали. Солнце уже поднялось над холмами, разрезав уходящие на восток тяжелые тучи. Оранжево вспыхнул свежий снежок, укрывший безмолвную степь.

Обогнув стайку курганов, дорога стала забирать вверх, и с вершины ближнего бугра всадники увидели впереди себя, всего в сотне саженей, телегу, запряженную худой пегой клячей, которая еле волочила свои короткие мохнатые ноги. Не раздумывая, Дмитрий воткнул шпоры в потные бока скакуна, дончак широкими скачками, отбрасывая ошметки снега, перемешанного с красной глиной, ринулся вдогонку.

На тарахтевшей по дороге телеге сидели двое. Они одновременно подняли головы и остановили взгляды на дерзко залетевшем вперед и преградившем им путь Дмитрии. Бежать им было бессмысленно — куда побежишь в открытой степи? — сопротивляться они, видимо, тоже не собирались, да у них вроде бы ничего и не было под рукой, кроме хворостины, которой возница погонял клячу, да клочка прелого сена под уже немолодым, начавшим грузнеть седоком.

— Стой!

Возница рывком потянул веревочные вожжи, и, пронзительно скрипнув колесами то песку, телега остановилась. В это время подскакали другие красноармейцы, сбились вокруг подводы, с интересом поглядывали то на незнакомых спутников, то на комбата. Оба незнакомца, как оказалось, были хакасами из племени кызылов. Об этом сразу же сказал тот, который сидел в задке. Он чисто говорил по-русски, чуть морща высокий лоб, из-под которого сквозь очки немигающе глядели раскосые глаза.

— Документы, — сухо произнес Дмитрий, обращаясь к нему.

Одетый в старомодное демисезонное пальто с вытертым бархатным воротником, обутый в смазные сапоги с калошами, незнакомец поправил на голове высокий кожаный картуз и спросил непринужденно:

— В чем, собственно, дело, товарищ командир?

Его невозмутимое спокойствие невольно вызывало уважение. Было заметно, что он нисколько не боялся подъехавших красноармейцев. Сразу же бросилась в глаза его ненаигранная общительность.

— Кто такой? — Дмитрий, соскочив с коня, вплотную подошел к телеге. Чутьем он угадывал, что это в общем-то мирный и добрый человек, едущий куда-то по своим личным или служебным делам. Никакого отношения к Соловьеву он, конечно, не имел. Но порядок требовал строгой проверки.

— Я Георгий Итыгин. Когда-то учительствовал в Чебаках. Еду в родные места.

Фамилия показалась знакомой Дмитрию, он слышал ее не впервые. И то, что это чебаковский учитель, тоже не могло не насторожить комбата. Он вспомнил улус Ключик, юрту бая Кабыра, вспомнил и то, как Татьяна до этого хорошо говорила об Итыгине. Так вот он каков, ученый кызылец!

— Вас Колчак призывал в министры? Так сказал бай Кабыр.

Итыгин удивился, тонкие лучики морщинок собрались у глаз:

— Было дело, товарищ. Только не в министры — в тюрьму приглашал верховный. Пришлось уважить.

Дмитрий улыбнулся, принимая шутливый тон, предложенный собеседником, но тут же построжел:

— Я должен обыскать вас.

Один из красноармейцев зашарил в нижних карманах итыгинского пальто, но учитель предупредительно поднял руку:

— Я сам, — и достал из внутреннего кармана игрушечный револьвер и подал его Дмитрию.

— Стреляет? — кивнул комбат.

— Попробуйте, — приветливо предложил Итыгин.

Дмитрий вскинул револьвер стволом вверх и нажал на спусковой крючок. Взвизгнул выстрел, и шмелем прозвенела пуля.

— Ишь ты! — воскликнул кто-то из бойцов. — И то пригодится на крайний случай.

— С каких пор учителя разъезжают с оружием? — беззлобно спросил Дмитрий.

— А я теперь не только учитель.

Итыгин, как следовало из документов, был ответственным работником Енисейского губисполкома и Красноярского ревтрибунала. Ехал на родину с поручением губкома партии организовывать в хакасских селах школы, где их до этого не было. Итыгин, конечно, наслышан о батальоне Горохова и убежден, что уводить его отсюда преждевременно. И пояснил Дмитрию:

— Ведутся разговоры. Явно несведущими людьми.

Дмитрий приказал красноармейцам, чтобы ехали дальше без него, а сам привязал дончака к задку телеги и сел на солому рядом с Итыгиным. У Дмитрия давно назрела потребность обстоятельно потолковать со знающим человеком о здешней жизни, о сложностях работы с инородцами да и вообще о своей службе. Теперь, кажется, ему представился такой случай.

Итыгин был прост в обращении, остроумен, умел непринужденно вести беседу.

— Иван Соловьев? Да-а. Жил в Чебаках какое-то время. Вот никогда бы не подумал, что подастся мужик в бандиты! А ведь ушел.

— Бедняк, — согласился Дмитрий. — А вон что вышло.

— Задирист он, сучий сын. Кого вербует в банду?

— Инородцев.

— Понятно. Держите тесную связь с волостными комитетами партии и отрядами самообороны, — посоветовал Итыгин.

— Держим, — сказал Дмитрий. — Вчера приезжал один, Дышлаков…

— Ну и как? — быстро спросил Итыгин.

— Да ничего.

— Вы на него не очень-то полагайтесь. Террорист, загибщик. Ох, уж Дышлаков! А ведь личность героическая. В прошлом.

Дмитрий отметил про себя, что Итыгин думает о Дышлакове точно так же, как и он сам. Значит, правильно, что вырвал у него из рук Автамона, добился подчинения Дышлакова себе.

Эта земля была Итыгину родной, он сердцем понимал ее нужды, по-сыновьему постоянно заботился о ней. В частности, сейчас его особенно волновало положение на золотых рудниках: все находится там в полном запустении. Заработают рудники — полегчает жизнь у рудничных рабочих, которые сейчас в большинстве своем и голодные, и босые, и нагие. Если будет у приисковых рабочих кусок хлеба, их уже не заманить в банду.

Итыгин производил впечатление человека ищущего, смелого, решительного. Он знал, чего добивается, он жил среди этих простых людей, и их стремления были близки ему, они служили Итыгину компасом в его убеждениях и поступках. К тому же он был образованным человеком и знал не только ту грамоту, которой учили его в школе и семинарии, а и грамоту жестокой борьбы за народную свободу.

Не случайно врал трусливый бай Кабыр, что Георгию Итыгину колчаковцы предлагали важный пост, видно, ложь была на руку баю, что вот, мол, почитаемый в степи учитель от высокой должности отказался и все потому, что не хочет сотрудничать с русскими.