Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Итыгин как бы прочитал эти мысли Дмитрия и сказал:

— Есть в Чебаках любопытная пара — братья Кулаковы. Националисты. Особенно старший, Никита.

— Знаю. Они уже в банде.

— Значит, сторговались с Соловьевым? Что ж, в этом есть своя логика. — Итыгин снял овечий треух и вытер им потную голову, бритую наголо. — Ну и зверь Никита! Вот уж зверь!.. Был в Чебаках один рудничный компаньон, немец, Артуром Артуровичем звали. Еще до революции собрался строить мельницу на реке, а Никите это почему-то не поглянулось. Так вскоре нашли немца у Талого ключа с восемнадцатью ранами на теле. С восемнадцатью! Каково?

— Не судили Никиту?

— Что ты! Кому Кулаковы угрозами рот заткнули, кому — взятками.

Итыгин долго молчал. Дмитрий не мешал ему думать.

— Эх, сдался бы Соловьев! Сложил бы оружие! — наконец сказал Итыгин.

— Добровольно не сложит.

— Как-то убедить надо, что дело его конченое, обреченное, без перспектив. Выйти бы на переговоры с Соловьевым, эх-ма! И — терпение, командир.

Они расстались друзьями. Итыгин обещал заглянуть в Озерную, он помнит тамошнюю учительницу, толковая девица. Если б его насовсем отпустили в Хакасию, но пока не пускают, а жаль.

Всю обратную дорогу Дмитрий ломал голову над возможностью переговоров с Соловьевым. Для начала послать в банду кого-то из хорошо знакомых атаману людей. Может, у Соловьева есть в станице друзья? Да, конечно, есть! Дмитрий слышал, что с Соловьевым, в одной с ним сотне, служил Григорий Носков. И это ничего, что атаман рассердился теперь на Григория и решил его припугнуть. Всякое бывает между дружками. Впрочем, это даже лучше, что было такое письмо. Григорий может сказать, мол, послушался соловьевского совета и явился к нему.

— Но пойдет ли Носков добровольно в бандитское логово? Захочет ли рисковать своей жизнью? Неизвестно, как еще посмотрит на его парламентерство атаман Соловьев. Не вздернет ли Григория на первом суку?

В раздумьях и сомнениях вернулся Дмитрий на мельницу. Сюда же стали подъезжать и другие участники погони за бандитами. Намотавшись досыта в седле, командир взвода явился хмурый, доложил угрюмым, усталым голосом:

— Проскочили — и пера не оставили. Попались три подводы и все порожняком.

Костя сказал, что у дальнего брода через Белый Июс, на самом спуске к воде, встретили подводу — двое мужиков и мальчонка. И тоже — никаких признаков муки. Даже припорошенные инеем прибрежные кусты прошли и осмотрели. Да и так видно, что мужики не из бандитов, по хворост в тайгу поехали, топоры при них и двуручная пила.

Группа, посланная Дмитрием в сторону тайги, доехала до Чебаков. Она остановила пять подвод, обыскала путников, но ни муки, ни оружия не было. Предположили уж, что муку могли увезти верховые бандиты. Но в подтаежных улусах и селах никто не видел незнакомых людей с мешками в седлах.

И вдруг Дмитрий вспомнил, как Егор Кирбижеков сказал, что в одном месте характер следа изменился. Сперва была груженая подвода, затем стала порожняя. Не значит ли, что бандиты сбросили мешки с мукой где-то по пути? Действительно, днем ворованное увезти трудно, они и спрятали его до следующей ночи. Но где? Где бандиты нашли такой тайник? Зарыли в землю? Но остались бы хоть какие-то следы. Бросили в реку? Зачем? Впрочем, почему бы не бросить! Мука погибнет? Конечно, но не вся — часть муки намокнет, однако остальная должна быть сухой.

Дмитрий ухватился за эту мысль. Он послал бойцов осмотреть ямы под прибрежными тальниками, послал и на Тополевые острова, где подводы вплотную подходили к воде. Не могли же, наконец, десять мешков муки испариться или без следа провалиться в землю!

Не прошло и часа, как мешки обнаружили в двух омутах под оледенелым берегом. Радовались, наперебой рассказывали о находке бойцы, которые заметили припорошенные следы бандитов, ведущие в реку.

Радовался Дмитрий, что номер у Соловьева не прошел. Правда, было и обидно: все-таки упустили бандитов. По крайней мере, на двух встреченных подводах ехали они, и присутствие на телеге детей еще ни о чем не говорило. Но, как известно, силен человек задним умом. И то верно, что не станешь же арестовывать всех подряд.

— Прохлопали мы, — скорее себе, чем другим, сказал комбат. — Вот какой коленкор!

Кто-то из красноармейцев односложно ругнулся. Кто-то предложил оставить у реки засаду, должны же бандиты когда-нибудь прийти за мукой. В этом предложении был некоторый резон, и с наступлением темноты Дмитрий спрятал бойцов в стогах сена и в тальниках и на самой мельнице.

Но ни этой, ни другой ночью за мукою никто не явился. Засаду, на которую было столько надежд, пришлось снять.

Случай с Автамоном Пословиным, когда попугал его Дышлаков, получил в станице широкую огласку. Что и говорить, Автамона по-человечески жалели.

Но по мере того как случай день за днем стал уходить в прошлое, жалость уступила место шуткам и насмешкам. Станичные зубоскалы подтрунивали над Автамоном, называя его крестником Дышлакова.

Дмитрий не раз слышал, как люди потешались над Автамоном, но не сочувствовал ему. Оно ведь так водится: что заслужил, то и получай. А добра станичникам Автамон за свою жизнь сделал немного, да и вообще сделал ли?

При всем том Дмитрий не оправдывал и Дышлакова, все противилось в нем, когда вспоминал про расправу с Пословиным. И когда Автамон грозился подать на Дышлакова жалобу в волость, Дмитрий считал такой шаг вполне нормальным и разумным, но сам о происшедшем нигде не заикался: как-никак Дышлаков — свой, заслуженный человек, крови не жалел, отстаивая народную власть. Да и прав он, что напустился на Автамона: Гнедко-то ведь был у Соловьева, теперь об этом доподлинно известно комбату. А если коня украли, то нечего было изворачиваться, так бы прямо и сказал Дышлакову и расправы бы не случилось. Впрочем, как знать, Дышлаков мог остервенеть еще больше.

А не через Автамона ли известны Соловьеву подробности станичной жизни? Кто, например, мог ему рассказать о коротких встречах Дмитрия с Татьяной? А если вдруг обо всем сообщила Соловьеву сама Татьяна?

И тут же Дмитрий отвечал себе: нет и нет, не могла она сделать это!

А кто поручится, что Автамон не знает, где скрывается Соловьев? Потолковать бы по душам с Пословиным. Вдруг да удалось бы выйти на атамана.

Но прежде Дмитрию хотелось увидеть Татьяну. Может быть, встреча с нею наконец что-то прояснит. И вообще Татьяна нужна ему, он давно не видел ее. Как и прежде, Дмитрий проходил станичною улицей с надеждой, что откроется пословинская калитка и перед ним появится Татьяна. Он ждал, а она никак не появлялась, и Дмитрий чувствовал, что с еще большей силой его гнетет беспощадная тоска и какая-то непонятная растерянность.