Евгений Никитин - Про папу. Антироман

Разве можно себе представить, что встречает одна рыба другую и говорит ей, со значением подрагивая жабрами, мол, куда путь держишь, братан, дай закурить. А вторая ей: «Не курю». А первая тогда: «А на метро мне не поможешь мелочью?» «Да я сам студент, откуда у меня деньги». «Ну тогда вали отсюда, говнюк. Студент, блин». Такого себе представить нельзя. Рыба не знает, кто она. Если бы она об этом задумалась, то начала бы относиться к себе, как к объекту, а к другим рыбам – как к другим объектам. Такое мышление и приводит к вымоганию денег.

Я шёл и пытался слиться с дождём, чтобы преодолеть свою отделённость от среды. У некоторых душа живёт в солнечном сплетении или в пятках, а у меня она обитает в голове, у самых корней волос. Дождевая капля скатывается по волосу и касается нервных окончаний на коже, которые сразу же передают сигнал душе, и душа вздрагивает от озноба.

Вдруг возле меня остановилась машина и из неё высунулся улыбающийся седой человек неопределённой национальности, похожий на д`Артаньяна-отца. Бывает, когда человек стареет, национальные черты стираются и остаётся одна сплошная благородная старость.

– Слушай, садись, домой повезу, – сказал человек.

– Сто рублей до Астрадамского проезда, – ответил я.

– Мало даёшь, двести давай.

– Близко тут, я пешком дойду.

– Садись уже, поехали.

Я сел в машину. Запах в ней стоял специфический – я думаю, старик жил и спал прямо в ней. Некоторое время мы ехали молча и слушали песню про траву у дома. Потом водитель внимательно посмотрел на меня и спросил:

– А где этот арестантский проезд?

– Астрадамский, – поправил я. – От слова Амстердам.

– Амстердам, – задумался старик. – Это страна такой, кажется?

– Город это.

– Точно, город. Там пидоры живут.

– Что? – удивился я.

– Пидоры, говорю, живут там. На улице Красных фонарей.

– А что они там делают? – спросил я.

– Х… их знает. Живут, фонари светят.

– Странно, – ляпнул я. – Я там был, ни одного пидора не встречал.

Я действительно был в Амстердаме один раз, когда жил в Германии, и мы ездили в Голландию всем классом в так называемый классенфарт. Нас водили в музей и показывали картину Рембрандта «Ночная стража». Картину я почти не запомнил – какие-то серьёзные люди в касках бессмысленно таращились из черноты – и мы с моим другом по кличке Mёрэ, что значит «морковь», и девочкой Керстин сбежали из музея и пошли гулять по городу. Мне нравилась Керстин, но Морковь обаятельно приставал к ней, и тут я не мог составить ему конкуренции. Мой немецкий был недостаточно убедителен для флирта, а Керстин понимала Морковь с полуслова. До меня доносилось только нечто похожее на наше «И тут он такой…», «И тут я такая…», «А он такой – дааа, и чё, типа», «А она так – опа!..», « А он такой – ну и всё, типа». Я понятия не имел, о чём они говорили, но по самодовольному виду Моркови можно было определить, что соблазнение Керстин уже на мази. Мы добрели до местного железнодорожного вокзала, похожего на дворец, и подождали там, пока все не вернутся из музея. Улицы Красных фонарей я так и не увидел, хотя, думаю, она мало отличается от других подобных улиц: вдоль дороги из отовсюду высовываются женщины и приглашают тебя зайти, а полицейская машина охраняет вход в переулок, чтобы не было никакого безобразия.

– Что, на Улице Красных фонарей ты был? – поразился водитель.

– Ну, был, – ещё раз соврал я.

– А что ты делал там, слушай?

– Город приехал посмотреть. Всех наших людей, кто приезжает, экскурсоводы водят на эту улицу. Наши очень любят потом хвастать, что её видели. Это главная достопримечательность Амстердама.

Старик недоверчиво посмотрел на меня и пожевал губами.

– А пидоры где?

– Нету.

– А кто тогда фонари светит, а?

– А никто. Они сами светятся.

– Что ты мне обманываешь? Сами светятся. Зачем тогда отдельный улица делать?!

– Для проституток.

– Там проститутки есть?

– Есть.

– Кошмар, слушай. Не верю я тебе. Что там женщине делать, если сплошной пидоры везде. Зачем ты обманываешь меня? Смеешься надо мной, думаешь, понаехали. А ну выходи из машины.

– Э-э… Дедушка…

– Выходи, кому сказал! Не нужны мне твой сто рублей, – старик покраснел от злости. – В Амстердам ездишь, а заплатить нормально не можешь! Мне семью кормить надо, а он мне сто рублей даёт. Вали в свой Амстердам.

Я вышел и оказался в Нигде. Со всех сторон торчали одинаковые дома. Как написал бы Платонов, «их черты стерлись о коммунизм». Пока старик расспрашивал меня про Амстердам, мы всё время куда-то ехали, но, видимо, не успели пересечь черту, за которой абсурдное нагромождение зданий и деревьев начинает обретать какую-то логику. Дождь продолжал идти, так что я распластал жабры и поплыл в неизвестном направлении, надеясь, что интуиция выведет меня в более упорядоченные места. Я миновал странный полуразрушенный мост, под которым ютилась стая псов и завёрнутая в газеты женщина, опустевшую детскую площадку и беспричинно петляющие трамвайные рельсы. Если плыть неправильно, то можно никогда не вернуться из Нигде. Но, согласно легенде, в городе Москве нужно всего лишь долго двигаться вперёд: рано или поздно попадаешь к какой-нибудь станции метро. Так оно и вышло – через час я снова оказался у метро «Динамо». Знакомая машина стояла неподалёку с выключенными фарами. Я приблизился: старик спал на сиденье. Должно быть, ему снился Амстердам, поблескивающий фонарями, как кошка. Старик бродил по улицам, искал пидоров и что-то недовольно бормотал себе под нос.

Когда я добрался домой, жена тоже спала. Чтобы вернуться к реальности, я закрылся в своей комнате и почитал почту, и тут вдруг зазвонил Скайп. С монитора мне улыбался лысоватый человек с немного красным лицом. То, что он произнёс, можно перевести на русский язык примерно так:

– Вдруг набрал тебя в поиске – есть! Дай, думаю, позвоню.

– Почему вы говорите по-немецки? – спросил я после оторопелой паузы.

– Не узнаёшь? Я – Морковь.

– Мёрэ! Ну ничего себе! Как ты изменился! – закричал я.

– А ты – нет! – сказал Морковь. – Как твои дела?

– Вот живу теперь в России.

– Что, правда? Зачем ты вернулся?

– Женился я тут.

– Ах зооо! – протянул Морковь. – Русская жена! Это хорошо. Но там же тоталитаризмус!

– Какой ещё тоталитаризмус?

– Путин всех притесняет, стреляет во всех. Везде полицай!

– Я сегодня три часа по городу бродил, ни одного не встретил.

– Это тебя ввели в заблуждение, – объяснил Морковь. – Там везде стоит полицай. Ты просто обманут вашей прессой. Надо читать немецкую прессу. Она свободная. Ты по-немецки не разучился читать?

– Да что мы всё о политике, – сказал я. – Ты-то сам как? Я тебя сегодня вспоминал!