Евгений Никитин - Про папу. Антироман

– Бери выше, – сказал Трюфель. – Это гости самого ЛАРСА ФОН ТРИЕРА!

Милиционер весь съёжился и пропустил нас.

Я отвёл Трюфеля в сторону и спросил:

– Кто такой Гор-Дон?

Трюфель посмотрел на меня, как на идиота, и объяснил, что Гордон – ведущий передачи «Закрытый показ», и мы находимся на «Первом канале».

Мы вышли из будочки, и вся толпа потянулась за женщиной в кофточке к большому зданию. Внутри здания были какие-то бесконечные пустые коридоры. Женщина в кофточке вдруг резко развернулась и буркнула:

– Говорящие направо, неговорящие – налево!

Все распределились, только мы с женой опять оказались посередине.

– Вы будете что-нибудь говорить? – спросила женщина.

– Возможно, – ответил я.

– Тогда налево!

Нас привели в зал с камерами и посадили на самый последний ряд вместе с грустными людьми.

В центре зало стояло шесть стульев, и на них сидели смутно знакомые люди. Я узнал только Бориса Куприянова из «Фаланстера».

– Это гости, – объяснил нам Трюфель. – Вон, видите, тут Леонтьев!

– Какой Леонтьев? Певец?

– Да не певец, другой, который про политику говорит.

Я, правда, и сам видел, что это другой Леонтьев. Певец – он безбородый, а этот был какой-то бородатый.

Женщина в кофточке вышла в середину и сказала:

– Кто не говорит, пусть молчит. Кто говорит, пусть тоже молчит, пока его не спросят. Если Гордон решил что-то спросить, это не значит, что он проверяет ваш уровень интеллекта. Не волнуйтесь и отвечайте всё, что угодно. Когда я хлопаю, все тоже должны хлопать. Тренируемся.

Мы начали тренироваться хлопать по сигналу.

Когда началась съёмка, откуда-то вышел новый человек и поклонился. Он был весь какой-то благостный и умиротворённый, будто покурил травы. Женщина скомандовала хлопать, и я понял, что это и есть Гордон.

– Сегодня мы будем обсуждать фильм Ларса фон Триера «Меланхолия», – сказал Гордон.

Я смутно помнил этот фильм. Он был про то, что жить на свете тоскливо и бессмысленно, хоть умри, а потом на всех падал пролетающий мимо космический объект.

– Так вот, – сказал Гордон. – Есть мнение, и я в нём не одинок, что Ларс фон Триер не зря снял этот фильм. И если бы он здесь был, мы его спросили, почему так получилось. Бац! – фильм, бац! – на Челябинск падает метеорит. Ладно ещё за МКАДом. А если бы он упал не на Челябинск? А если бы он упал на Москву? Что он себе там думал, этот фон Триер? И, кстати, где он?

Последний вопрос задал уже я, но на меня зашикали, а Гордон сделал знак руками, что, мол, это мы вырежем, и пошёл представлять гостей передачи. Он подходил к каждому из сидящих на стульчиках в центре зала, представлял и пожимал руку. Но я их имена не запомнил.

Одного гостя Гордон поцеловал в губы.

– Так принято у нас, старых театралов, – объяснил он свой поступок.

Грустный человек, сидевший рядом с нами, достал из пакета охотничью колбаску и стал её есть.

Поцелованный Гордоном гость взял слово.

– Метеориты падают на нас всё время. Например, один метеорит упал на динозавров. Ничего экстраординарного в этом нет. Ларс фон Триер тут совершенно ни при чём.

– Булгаков говорил, что кирпич просто так никому на голову не падает, – возразил Гордон. – Это фильм-предсказание. Вот, например, скоро мимо нас пролетит Апофиз. Он может упасть.

– С очень небольшой вероятностью.

– Но может же?

– Вероятность – одна двухсот пятидесятитысячная шанса.

– Все под Богом ходим, – заключил Гордон.

– «Бог органичен. Да. А человек? А человек, должно быть, ограничен» – ввернул другой гость. – Это Бродский написал.

Женщина дала сигнал хлопать.

– Причём тут Бог? —спросил Леонтьев, который не певец. – Я вот не уверен, что в Челябинске был метеорит. Может, и не метеорит. Почему он не взорвался в верхних слоях атмосферы? Сегодня в Челябинске, а завтра – по Москве бомба-нут… Я не буду говорить – кто. Мы все понимаем…

– Как нам подготовиться? – спросил Гордон Бориса Куприянова.

– Надо всю жизнь готовиться. Мы же всё равно умрём. Рано или поздно, – ответил Борис Куприянов. – Возьмите кодекс самурая…

– Не надо нам про самураев, – строго оборвал его Гордон. – В Японии давно нет самураев. Там теперь пластиковая культура. О чём вы говорите.

Он махнул рукой и сообщил, что ему надо покурить.

– Может, пойдём? – спросил я Трюфеля.

Грустный человек с охотничьей колбаской посмотрел на нас и сказал:

– Тогда вам не заплатят.

Мы быстро выскочили из зала и помчались прочь, не обращая внимания на крики девушки в цветастой кофточке. Казалось, за нами всё рушится. Слышался треск стёкол.

Милиционер на выходе спросил:

– Ну и что? Как Ларс фон Триер?

– Не пришёл, – сказали мы.

Однажды я пошёл на Гарри Поттера. Я купил себе бутылку прекрасной солоноватой минералки, расположился в тёплом кресле и стал её потягивать. Зрителей было мало, потому что все, кто хотел, Гарри Поттера уже посмотрели, и пришли только те, кто не хотел.

Свет погас, и начался фильм. Подробностей я не помню. Кто-то куда-то всё время бежал и кричал на латыни. Но я потягивал минералку и ни о чём не думал.

Впереди сидели три интеллигентных человека. Тот, что слева, всё время хотел в туалет, тот, кто справа – всё время переживал за него, а тот, кто посередине – всё время спал.

– Может мне пойти в туалет? – смущенно спрашивал левый правого, перегибаясь через среднего.

– Сходи, сходи, не надо мучиться, – отвечал правый. – Обязательно иди.

– Как-то это нехорошо, – мучился левый, – люди же смотрят фильм. Я не могу.

– Нет, иди, иди.

И хотя левый всё время бегал в туалет, никто на него не обижался, потому что он делал это с такой деликатностью и таким внутренним страданием за нас, смотрящих кино, что хотелось не обижаться, а утешить его.

То же самое было со средним. Он долго боролся со сном, но когда Гарри сказал Гермионе «спокойной ночи», средний нечаянно захрапел в полный голос. Левый и правый тормошили его, тыкая пальцами в бока, он говорил «м-м-м», дёргал подбородком, заваливался на другой бок и храпел пуще прежнего. Никто не сердился, потому что спал он очень трогательно, так сладко, что мы – а я ощущал за весь зал – так сладко, что мы боялись, как бы кто-нибудь из героев фильма не разбудил его ненароком.

Когда кино кончилось, мы высыпали на улицу и увидели снег. Я подумал, что фильм очень хороший, и я прекрасно провёл время.

Я вынырнул из метро Динамо около полуночи. Лил дождь – зонтик я оставил в чебуречной, а шапку в метро. Задумчиво, стараясь всей душой прочувствовать холодную воду, я зашагал по шоссе домой. Если бы я был рыбой, то общался бы с водой каждый день, от звонка будильника до чистки зубов перед сном. Но под водой никогда не идёт дождь. Рыбы понятия не имеют о дожде. Они даже не знают, что они – рыбы.