Евгений Никитин - Про папу. Антироман

В результате моего рвения некоторые гости смотрели на меня недоумённо, а один мрачный тип, обсуждавший с другим мрачным типом путь России, сказал мне, когда я подошёл:

– Оставьте это здесь.

– Я дам вам чистую пепельницу, – ответил я.

– Не надо, – попросил тип. – Мне нравится эта.

– В ней пепел, – сообщил я.

– В ней и должен быть пепел. Поэтому она так и называется – «пепельница».

Я ушёл. Не могу говорить с этими пижонами.

К вечеру армянин позвал меня к себе за столик. В его глазах было что-то окончательное. Наверное, он решил всё-таки зарезать меня. Нинка предупреждала, что эта ситуация не является абсолютно невероятной.

– Ты знаешь, что значить «диссонировать»?

– Знаю, – ответил я.

– И что же?

– Примерно то же, что и «гетерогенизировать».

Мне надоело, что он принимает меня за умственно отсталого.

– Не совсем, – сообщил армянин. – Но смысл ты ухватил. Так вот – ты диссонируешь.

– Я могу перестать диссонировать, – сказал я. – Дайте мне время.

– Твоё время кончилось, парень.

Он засунул руку в карман, и я понял, что сейчас он достанет нож.

– Постойте! – крикнул я. – Ничего не было! Ничего не было! Нинка всё врёт. Я пальцем её не тронул.

– Кто такая Нинка? – спросил армянин.

– Как это кто? – растерялся я. – Ваша жена… кажется.

– Я холост, – сказал он.

Он достал из кармана тысячу рублей и протянул мне.

– Иди. Найди работу, с которой ты не будешь диссонировать.

Пошатываясь, я вышел из магазина. Я так и не продал ни одной сигары. Я снова был безработным.

Однажды я выяснил, где в Москве находятся точки распространения мацы среди желающих.

Дело в том, что я люблю мацу. Наш дед привозил мацу, свечи и вино из Бельц для обеспечения местных этими дефицитными продуктами, почти как Костя – шаланды, полные кефали… При этом в семье все были суеверными атеистами с уклоном в дзен-вегетарианство. Дед умел читать на иврите, но не понимал ничего.

Итак, я отправился за мацой в синагогу в Китай-городе. Мацу благополучно купил с четвёртой попытки – не удавалось в синагогу войти. Синагога не виновата – виноват я. У меня почему-то обнаружились три пары ключей от дома в разных местах. Дверь пищала, а я искал очередную пару ключей. Кроме того, по пути от охранника к стойке с мацой все ключи выпали из сумки с оглушительным звоном, а за ними книги, тетради и рулон туалетной бумаги. Всё это я подбирал несколько минут. Процедура унизительнейшая.

На выходе меня остановил высокий сутулый человек, весь в чёрном, и замогильным голосом вопросил:

– Вы еврей?

– Да, – трусливо ответил я.

Чёрный человек критически оглядел меня.

– Вы обрезаны?

– Нет, – сказал я.

– Поэтому я здесь, – сообщил чёрный человек. – Видите объявление? Приходите – обрежем.

– А какой в этом смысл? – спросил я.

– Ну… Разве должен быть какой-то смысл? Вот в маце – какой смысл?

– Она вкусная! – сказал я почти с обидой.

Чёрный очень удивился и даже подвигал ушами.

– Я её уже четырнадцать лет ем, – провозгласил он. – И не замечал, что она вкусная.

– Это потому, что вы её столько едите, – объяснил я. – Я её редко ем, поэтому замечаю.

Чёрный глубоко задумался. Я уже собрался уходить, как он снова остановил меня вопросом.

– Вы еврей?

Я долго глядел на него, пытаясь разгадать, куда всё это приведёт.

– Да. По матери.

– Понимаете… Без обрезания вы – неполноценный еврей.

– Что, правда? – расстроился я.

– Да.

– Я думал, это просто ритуал.

– Какой ритуал? – иронически сказал Чёрный. – Никакого ритуала. Вы приходите, мы отрезаем – и до свидания.

– Как? Режете и до свидания?

– Режем и до свиданья. «Гуляй, Вася».

– Так, – сказал я в совершенном расстройстве. – А если я к вам приведу индуса. И вы у него отрежете. Он станет евреем?

– Конечно, нет.

– Воот! – сказал я. – Он убежит, изрыгая проклятия на всех индийских языках. Верно?

– Верно.

– Значит, и я не стану ничуть менее евреистым, если не дам себя обрезать, – заключил я.

– Это заблуждение.

– Ну и ладно, – сказал я. – Я вообще во многих отношениях неполноценный: неполноценный молдаван, неполноценный русский, неполноценный немец. Плохо играю на гитаре. В жизни нет совершенства. Относитесь к этому философски.

– Я отношусь, – горячо заверил он. – Но дело не в этом. Дело в том, что на обрезании строится вся еврейская культура.

Наступила замогильная тишина. Нарушил её Чёрный.

– Вот что, – сказал он с горечью. – Вы всё равно не видите в этом никакого смысла. Я понял.

– Ну почему же, – жалостливо сказал я.

– Не видите, не видите.

– Вижу, вижу, – заверил я.

– Правда?

– Ну конечно! Целая куча смысла.

– Да? – засомневался Чёрный. – И в чём смысл?

– Ну… – сказал я. – Разве должен быть какой-то смысл? Вот в маце – какой смысл?

Чёрный человек стоял, как громом поражённый. Он смотрел прямо перед собой и по напряжению, выражавшемуся на его лице, можно было догадаться, что он ведёт какой-то необычайно сложный внутренний диалог.

Я немного подождал и отправился домой в добром расположении духа.

Однажды нам позвонил Трюфель и сказал, что можно пойти на закрытый показ, и там будет Ларс фон Триер. Не хотим ли мы встретиться с Ларсом фон Триером?

– Мы хотим встретиться с Ларсом фон Триером? – спросил я жену.

– Хотим.

– А зачем нам Ларс фон Триер?

– Он ми-ми-мишный.

Мы решили пойти.

Я даже похвастался на работе, что пойду.

В субботу мы встретились с Трюфелем в условленном месте в условленное время. Почему-то вокруг нас было довольно много людей, некоторые довольно бедно одетые и грустные.

Нас подвели к какой-то будочке и загнали внутрь. Там были турникеты с милицией.

Откуда-то вышла женщина в цветистой кофточке и закричала.

– Массовка – направо, гости – налево!

Все распределились, только мы с женой остались посередине. Трюфель что-то шипел нам.

– Вы массовка или гости? – спросила женщина.

– Не знаю, – сказал я.

– Тогда налево.

После этого нас начали по одному пропускать через турникеты и проверять паспорта. У кого не было московской прописки, не пропускали. Мы стояли, задумавшись. Когда подошла наша очередь, милиционер строго спросил Трюфеля:

– Вы на кого?

– Я на Гор-Дона, – сказал Трюфель гордо.

У него была прописка.

– А вы на кого? – обратился милиционер к нам.

– И мы на Гор-Дона.

– А прописка где?

– Какая ещё прописка?

– Московская.

– А нас Гор-Дон не предупредил про прописку.

– Тогда до свиданья.

– Вот будете отчитываться перед самим Гор-Доном, за то, что сорвали передачу, – вмешался Трюфель.

– А это что – гости самого Гор-Дона?