Евгений Никитин - Про папу. Антироман

С тех пор прошли годы и годы. Маша доучилась и вышла замуж в Европе, вскоре развелась. Иногда мне попадались фотографии Маши на фоне городов разных стран. Потом след её потерялся. И вдруг на днях Маша написала, что приехала погостить к родителям в Москву. Я позвал её выпить пива. Разговор пересказываю вкратце.

– Ну как дела?

– Ну норм… Вот ушла от предыдущего миллионера… Не от жениха, в смысле, а от работодателя. К другому миллионеру.

– Ничего себе, – я немного прифигел. – И кем ты там работаешь?

– У них много вилл, яхт. Я за этим присматриваю. Устраиваю всякие встречи, мероприятия. Event-management.

– И как живут миллионеры?

– Это трудно объяснить. Смотрел «Волк с Уолл-стрит»? Немного похоже. Кстати, про моего нового работодателя ты, наверное, слышал.

– Да ну?

– Да. Я при нём уже несколько месяцев. Зовут его Дональд.

– Дональд Трамп?!

Маша кивнула, потом холодно заплатила за моё пиво, и мы пошли к метро.

Я знал Евтушенко: я был в «Эксмо» редактором его книги, толстого кирпича, собранного мэтром из самых плохих новых стихотворений. Когда книга была уже в печати, зазвонил телефон:

– Издательство «Эксмо», Никитин слушает, – сказал я.

– Женя, дорогой, это вы? Это Евтушенко говорит.

– Здравствуйте, Евгений Саныч.

– Женя, очень важные новости: я написал ещё 100 стихотворений. Я сейчас их вам пришлю! Их надо обязательно включить. Это мои лучшие стихи! Я сам поразился, когда их написал. У меня слёзы выступили!

– Евгений Саныч, книга уже в печати. Я ничего сделать не могу.

– Как это – не можете? Вы не понимаете. Это очень важно – включить эти стихи. Это ваша обязанность перед русскими людьми, ваша миссия, Женя.

– Давайте через полгода сделаем переиздание и дополним книгу.

– Это будет обман тех, кто купят первый вариант. Они не прочитают главные стихи. А эти стихи – главные. Я всё в ебе переворотил, чтобы написать эти стихи.

– Евгений Саныч, но книга уже печатается. Я технически не могу ничего сделать.

– Я всё понял, – сухо сказал Евтушенко. – Соедините меня с директором издательства.

– С директором издательства?!

– Да, Женя, с Новиковым соедините!

– Евгений Саныч, я не могу.

Олег Новиков был для меня так же недостижим, как Путин. Совершенно запрещалось кого-то к нему направлять.

– Как это – не можете?

– У меня нет таких полномочий.

– То есть, с Кеннеди и Киссинджером я мог связаться, а с директором вашей конторки – не могу? – саркастически спросил Евтушенко.

– Киссинджера после этого не могли уволить, а меня уволят. А мне семью кормить.

– Женя, вы – преступник. Вы – коллаборационист. Вы ставите личные интересы выше литературы. С вами я больше не работаю.

С этими словами он бросил трубку. Правда, надо отдать ему должное, в следующий приезд в Москву Евтушенко начисто об этом забыл. А ещё через год, когда я перестал работать в «Эксмо», забыл и о моём существовании в природе.

После того, как я поработал в галерее современного искусства и поучаствовал в Венецианской биеннале, я обнищал и решил стать обыкновенным продавцом. Как заядлый мизантроп, я хотел продавать что-нибудь вредное для здоровья, например, яды или огнестрельное оружие. В конце концов я остановился на сигарах.

На собеседовании я очень нервничал. Хозяин магазина сигар был армянин. Дело в том, что на прошлой работе у меня был тайный служебный роман с Нинкой, женой некоего армянина. После работы мы шли с ней до метро и целовались. Я подумал, а вдруг это тот самый армянин? Он сел напротив меня, посмотрел мне в глаза и спросил:

– Что сделает тебя уверенным?

– Почему в-в-вы спрашиваете? – ответил я вопросом на вопрос, одновременно пытаясь сорвать заусеницу. Мне показалось, что в его вопросе содержится какой-то намёк.

– В нашем сигарном салоне самое важное – гармонировать со средой, – объяснил армянин. – Ты знаешь, что такое «гармонировать»?

– Знаю, – ответил я.

– Что это значит?

– Это значит – не выделяться.

– Правильно. Так что сделает тебя уверенным?

– Н-ну, например… если я выкурю сигару! – сказал я.

Армянин достал из штанов сигару и протянул мне. Это была большая, толстая «Romeo y Julieta Churchill». Я взял её с некоторым сомнением. Неизвестно, где перебывала эта сигара до этого. Может быть, он специально издевается надо мной и сейчас будет наслаждаться тем, как я сую в рот то, что он таскает в брюках.

Вероятно, он всё-таки был Нинкиным мужем. Я решил пока сделать вид, что всё путем, и продемонстрировать свои сигарные познания. На одном сайте я почерпнул, что если прощупать сигару по всей длине, можно определить, хорошо сигара будет куриться или плохо.

Армянин сурово наблюдал за моими действиями. Не уверен, что он читал Фрейда. Наконец он протянул мне сигарную гильотинку.

– Умеешь пользоваться? – спросил он.

– Это конечно, – сказал я самодовольно, – ещё 20 лет назад, когда нашему Шмулику, это брат маленький, делали брит-милу, я познакомился с этой штукой. С первого раза они нашего Шмулика немного криво обработали, пришлось по второй, тут-то я и помог, глазомер у меня всегда был хороший…

Тут меня словно током ударило: я понял, какой мрачный символизм может содержаться в гильотинке, если армянин подозревает меня в соблазнении его жены. Дрожащими руками я отрезал кончик сигары и обжёг пальцы турбозажигалкой.

– Теперь ты чувствуешь себя уверенно? – спросил армянин.

– Конечно, легко и уверенно! Я просто лечу, я – реактивный самолёт, бэйби, – сказал ему я, и сигара потухла.

– Ладно, – решил армянин. – Сегодня твой испытательный срок. Будешь менять гостям пепельницы.

Меня отвели на склад, заваленный какими-то пустыми картонными коробками. Периодически я должен был выходить оттуда и менять пепельницы тем, кто оставался курить прямо в магазине. Армянин никуда не уходил. Он сидел за одним из столов и смотрел на меня, не мигая. То есть, это пока я был там, он не мигал, а когда я уходил, он, думаю, намигивался всласть.

С пепельницами у меня были определённые проблемы. Я не знал, как часто их нужно менять. Сначала я менял их редко, – когда замечал, что пепельница вся наполнилась окурками. Но однажды я выглянул со склада и увидел, что армянин встал со своего места и демонстративно стоит, вперив взгляд в мою сторону. Я подошёл.

– Что случилось? – спросил я.

Армянин молчал, как бы предоставляя мне возможность догадаться самому. Я огляделся и увидел небольшой обожжённый обломок сигары в его пепельнице.

– Как ты думаешь, ты сделал свою работу? – спросил армянин.

Я ничего не ответил. С этого момента я стал менять пепельницы каждые три минуты. Армянин злорадно наблюдал за мной и один раз, когда я был поблизости, достал мобильный телефон. Мне показалось, что он меня сфотографировал. Вероятно, чтобы отослать Нинке и позлорадствовать вместе с ней.