Тэффи Бродессер-Акнер - Флейшман в беде [litres]

– Наверно, это объясняет, почему он тебя не хотел, – сказал Тоби. – Потому что я даже представить себе не могу такого.

– А теперь расскажи о себе, – велела она.

Он посмотрел наверх. У нее на потолке пятен не было. Хочет ли он ей все рассказать? Хочет ли, чтобы она знала, что в его жизни сейчас чрезвычайное положение? Что его история на самом деле слегка отличается от той, что он рассказывал неделю назад?

– Моя жена – никуда не годная мать, – сказал он. – Но она хотела детей. Просто она так и не научилась их любить. Так и не научилась любить нас.

Нагид ждала. Он не хотел ей больше ничего говорить – в основном потому, что не знал: что можно ей рассказать, чтобы не быть похожим на всех женщин, которые исповедовались ему. Они всегда казались ему ужасно виктимными. Они так рассказывали про измены, причинившие им боль, и про страстную любовь, перешедшую в равнодушие, что Тоби задумывался: интересно, как выглядят все эти истории с точки зрения мужей. Тут ему опять представились Рэйчел и Сэм с коробочками ло-мейна. Интересно, что она рассказывает Сэму про Тоби? Не может же она, в самом деле, сказать: «Я стала совершенно другим человеком и поставила себе другие цели, не предупредив об этом мужа». Наверно, что-нибудь вроде: «Он был лентяй и мстил мне за то, что я хотела достичь большего в жизни».

– Ты не хочешь как-нибудь сходить в ресторан поужинать? – спросил Тоби.

Нагид похотливо улыбнулась:

– Я предпочитаю доставку на дом.

– Нет, серьезно. Мне хочется узнать тебя получше. Сводить тебя куда-нибудь.

– Не могу. Я все еще разбираюсь с мужем и пока не хочу бывать на людях с другим мужчиной.

– Потому что это причинит ему боль?

Она промолчала.

– Но ты же за ним больше не замужем.

Она рассмеялась:

– От развода люди не становятся менее женатыми.

То ли его сны были слишком правдоподобны, то ли он так и не заснул по-настоящему, но когда он проснулся субботним утром, ему не хотелось открывать глаза. Всю ночь он промучился в каких-то сумерках, где сон вроде бы делал поползновения, но приходили только галлюцинации. Он забыл закрыть жалюзи, и комнату пронизывал нестерпимо яркий свет. Кондиционер теперь работал, но со странным звуком. Тоби до сих пор спал, сдвинувшись к одной стороне кровати, и каждое утро ему было стыдно за самого себя. Он закрыл глаза и стал обыскивать собственные мозги в поисках мысли, которая его тревожила. Но ничего не нашел. В квартире было так тихо, что это мешало ему думать.

Почему он всю жизнь чего-то боится – до побеления костяшек пальцев? Отвращение вспыхнуло в нем, и он понял, что не сможет вынести этот день, что будет все время себя грызть. Он послал эсэмэску Сету, но тот не ответил. Вероятно, валяется в ступоре после экстази и кокаина вчерашней ночи. С некоторой опаской он послал эсэмэску мне:

Чем ты сегодня занята?

Я ответила, что мы едем в клуб, где есть бассейн под открытым небом.

Поедем с нами! Потом устроим барбекю.

Тоби выглянул на улицу. Кроны деревьев не двигались. Было семь утра, и прохожие на улице обмахивались, спасаясь от жары. Диктор телевизора в такси не соврал. Жара никуда не делась. Он послал ответ:

Скажи, на каком поезде ехать, и я приеду.

Когда поезд отъезжал от Пенсильвания-стейшн, телефон Тоби плямкнул. Это Сет ответил на его эсэмэску.

Мы циркулируем

Я еду к Либби в Нью-Джерси. Там бассейн. Приезжай.

Угу, в Нью-Джерси я не ездок

Она устраивает барбекю

Никакое барбекю и никакие водоемы не заманят меня в пригороды

Понятно

Поужинаем сегодня? В. хочет с тобой познакомиться

Обязательно

Он выглянул через окно поезда в темноту туннеля Пенсильвания-стейшн. Было десять утра. Через проход сидел мужчина без рубашки и пьяный. Тоби понял, что доживет до вечера.

Мы были у меня дома, и я смотрела, как Тоби смотрит, как я ругаюсь со своей восьмилетней дочерью Сашей, которая хочет надеть бикини.

– Какой смысл сейчас спорить? – спросила я. – Мы не в магазине одежды. У тебя нет бикини. Тебе сейчас совершенно буквально неоткуда взять бикини.

– Я тебя ненавижу, – сказала Саша.

Адам, высокий и сосредоточенный, стоял на кухне, укладывая вещи в большую непромокаемую сумку.

– Ты наверняка уже наслушался таких песен, – сказал он Тоби.

– Угу, – ответил Тоби.

Я смотрела, как Тоби смотрит, как я делаю Адаму страшные глаза. Адам ответил невинным взглядом. Я потрясла головой и начала брызгать спреем от солнца нашего шестилетку, Майлза. Потом, уже в клубе у бассейна, я смотрела, как Тоби смотрит на меня. Все семьи у бассейна были как две капли воды похожи на нашу: пухлая мать-командирша, туповатый послушный отец, ребенок, которому глубоко противно происходящее, и ребенок совершенно довольный и только желающий знать, открыта ли водная горка для катания. В некоторых семьях был еще третий ребенок: это в том случае, если пухлая мать-командирша и туповатый послушный отец начали делать детей раньше обычного.

Я видела себя глазами Тоби и понимала: его даже отчасти пугает, до чего все прочие матери у бассейна похожи на меня. Именно это мне больше всего не нравилось в нашем районе: после целой жизни, в которой я чувствовала себя существом второго сорта по сравнению с обитательницами Манхэттена, тощими блондинками, прямоволосыми и прямоносыми, мне было неприятно, что все женщины вокруг выглядят в точности как я. Или мне неприятно, что это я выгляжу в точности как все остальные? Или, увидев подобных себе женщин в большом количестве, я наконец и себя увидела отчетливо, и этот вид отнюдь не радовал глаз? Танкини темно-синего цвета, армированные стальными корсетными ребрами, сжимали наши тела, втискивая их в форму песочных часов, но руки и ноги выдавали подлинную картину нашей силы воли и обмена веществ.

Перед папашами семейств я не смущалась. Они меня другой и не знали. А перед Тоби? Посмотри, какая я стала морщинистая. Я видела, что творится у него в телефоне. Женские тела для него теперь были как овощи на прилавке в магазине. Он проверял их на аппетитность, на наличие или отсутствие дефектов. Ноги, ненатуральные ложбинки между грудями, задницы, задницы, задницы, задницы, задницы. Я знала, как выгляжу в его глазах. Честное слово, у меня не было к нему никаких сексуальных или романтических порывов. Мне просто было неприятно, что он помнит меня другой. Мне не нравилось представать такой перед человеком, который все еще помнил меня молодую, давно, когда я была сгустком потенциальной и кинетической энергии. Для всех остальных людей у бассейна я была напарницей по развозке детей в школу и из школы, ходячим календарем гостевания детей друг у друга. По этим меркам я была звездой. По меркам Тоби я была ничем.