Николя Матье - И дети их после них

У него была здорово разбита бровь, все тело покрыто синяками. Он с трудом шевелил пальцами. Осторожно он растянулся на кровати. Ему было так больно, что он нервно засмеялся. Вскоре из соседней комнаты послышалось непривычное бормотание. Он приложил ухо к стене. Отец молился у себя в спальне. Значит, дело серьезное. Хасин натянул простыню и укрылся с головой. Долго ломал себе голову, в чем отец мог его упрекнуть. Ему было больно, ему было стыдно. В конце концов он уснул. Среди ночи он захотел сходить пописать, но дверь оказалась закрытой на ключ. Пришлось облегчиться в корзину для бумаг. Утром в шесть утра пришел отец. Они поговорили как мужчина с мужчиной. Отец сказал, что, если он возьмется за старое, он убьет его своими руками. Хасин не знал, что на это ответить. Зато точно знал, что тому педику с его кузеном мало не покажется. Это было яснее ясного.

Когда Стеф проснулась, в доме уже никого не было. Босиком она прошла на кухню. Она еще не совсем проснулась, настроение – хуже некуда. Мать оставила на столе записку. Она просила включить в полдень духовку и напоминала записаться к ортодонту. Записка была приклеена к кружке. В конце мать нарисовала сердечко.

Стеф налила себе сока, потом вышла на террасу со старым номером «Вуаси» под мышкой. На ней были только широкие не по размеру трусы-боксеры и футболка «Снупи». Она принялась листать журнал, попивая сок. Джонни, Джулия Робертс, Патрик Брюэль, все одно и то же. Им с Клем очень нравилось читать про принцесс Монако. Они называли этих телок сосками: присосались, как дуры, к фамильному добру и не парятся. Даже мужика приличного себе найти не могут.

Зазвонил телефон, в такое время это могла быть только Клем. Беспроводную трубку Стеф забыла взять. Можно, конечно, встать, добежать до телефона. Но ей было так хорошо. На зеленой траве еще сверкали последние капли росы. Теплый воздух с каждой минутой становился все тяжелее, гуще. Скоро она животом почувствует всю тяжесть этой убийственной, удушливой жары. От соседей послышался звук мотора. Хотя Венсанов нет дома, они, как и каждый год, уехали на три недели в Раматюэль. Шум усилился, и вскоре она заметила худого человека, толкавшего перед собой газонокосилку. Стеф видела, как играют под кожей мускулы у него на плечах, видела его широкую жилистую спину. Она подсунула под себя ногу и стала машинально теребить пальцы. Вчера вечером она покрыла ногти лаком. Засунув палец между пальцами ноги, она поднесла его к носу, вдохнула слабый сладковатый запах – запах собственного тела. Кстати, надо понюхать и подмышки. Ночью она проснулась вся в поту, даже волосы прилипли ко лбу и вискам. А все потому, что она не может спать, не накрываясь. Она пробовала, но тогда из-под кровати начинали выползать все чудища, которых она боялась в детстве.

У того типа, что подстригал соседский газон, начался перерыв. Он закурил, снял майку и повесил на ручку газонокосилки. Грудь у него была худая, узловатая, с голубым рисунком. Стеф подумала о Серже. У того тоже была татуировка. Во время купания на плече у него проступал линялый морской конек. Только вот не было у Сержа такой скульптурной, вылепленной трудом фигуры, не было – это еще мягко сказано. Он целыми днями не отрывал задницы от своего кресла в генеральном совете департамента, а если и отрывал, то только чтобы пойти пообедать с коллегами или с поставщиками, которые оплачивали длиннющие счета в надежде всучить ему какие-нибудь новые информационные технологии. По воскресеньям Серж, правда, катался на горном велике, кстати, с отцом Стеф, но, проехав с десяток километров, оба стремились к одному – выпить где-нибудь в тенечке по аперитивчику. Там, внизу, газонокосильщик затушил о подошву сигарету и засунул окурок в карман. Потом снова принялся за работу. Спина его была черной от солнца, волосы на макушке поредели. Стеф почувствовала, как по левому боку у нее скатывается капелька пота. А ведь она сидела под раскрытым зонтом. Ей смутно хотелось чего-то, может быть сладкого. Она с силой ущипнула себя за ляжку. Телефон зазвонил снова. Вздохнув, она пошла отвечать. Садовый стул оставил у нее на спине и на ляжках прямоугольные отметины.

Клеманс даже не потрудилась поздороваться.

– Ну?

Ей нужны были новости о вчерашней вечеринке. Серж с женой приходил к ним домой пожрать. Всякий раз это становилось поводом для бредовых фантазий.

– Что – ну?

– Не прикидывайся. Как вчера прошло с Порко Россо?

– Да никак, – сказала Стеф.

– Ага, так я тебе и поверила! Давай рассказывай, бесстыжая.

Стеф хихикнула.

– Показывал он тебе свой конец?

– Слушай, кончай, совсем спятила.

– Не увиливай, я точно знаю, что показывал.

– Он только сказал, чтобы я поостереглась.

– Грязный извращенец!

Девчонки заржали. Серж Симон стал объектом их насмешек после того, как однажды вечером, вылакав два стакана виски и бутылку «розе́», он позволил себе спросить у Стеф, выбривает ли та себе лобок. Все за столом чуть со стыда не померли, из-за формы, конечно, потому что сам-то вопрос имел право на существование. Серж вычитал это в «ВСД»: что все девушки теперь бреют себе «киску». Отец Стеф только и сказал, что «Ооооох!», но он к тому моменту нажрался еще больше, чем его приятель.

Стеф знала Сержа Симона с раннего детства. Он был старым другом семьи. Приходил к ним выпить с отцом по стаканчику, они вместе ходили на охоту. Оба были совладельцами яхты, пришвартованной на рейде в Мандельё-ла-Напуль. У Сержа было две дочки. Старшая училась в Лионе на фармацевтическом факультете, в этом году заканчивала. Другая жила в Штатах, якобы училась, но на самом деле развлекалась в кампусе, точь-в-точь как в кино – лужайки там, все блестит, высокие здания, старинные или модерновые; не считая всех этих красавцев спортивного вида, один глупее и привлекательнее другого. Во всяком случае, Стефани представляла себе все это именно так.

Еще два года назад Серж Симон дразнил ее, щипал за нос и смешил всякими шуточками типа тех, что печатали на бумажках от карамелек «Карамбар». Когда ей исполнилось четырнадцать, он подарил ей на день рождения швейцарский нож: ничего умнее не придумал. Но с некоторых пор характер их отношений странным образом изменился. Временами Стеф ловила на себе его взгляд: он то глазел на ее ноги, то заглядывал в глаза. Ничего особо развратного в этом взгляде не было – он был какой-то остановившийся, оторопелый. Заметив, что его застукали, толстяк как бы спохватывался и смущенно хихикал. Они с Клеманс часто передразнивали его между собой. «Хе-хе!» Такой сдавленный, утробный смешок, короче, ай-кью – пятерка, весь интеллект ушел в член.

Так, по крайней мере, напридумывали себе девчонки.