Николя Матье - И дети их после них

Элен чуть было не отказалась от него – своего замечательного дня незамужней женщины. Во-первых, потому что накануне была гроза, и вообще, какой смысл потихоньку позировать целыми днями, чтобы под конец оказаться запертой в кинозале. И потом, эта история с мотоциклом сводила ее с ума. Уже неделя, как он пропал, она думала о нем днем и ночью, вздрагивая каждый раз, когда Патрик открывал дверь. Правда, этот драндулет уже ничего не стоил, им никто не пользовался. У них даже не было денег, чтобы застраховать его. Но она знала, что, стоит Патрику только узнать правду, он тут же окончательно съедет с катушек. Подумать только, он ведь однажды чуть не побежал к соседям с монтировкой наперевес только потому, что те не вернули им вовремя раклетницу [14] Настольная печка для приготовления «раклет» – швейцарского национального блюда, которое готовится из расплавленного жирного сыра. .

Но этот день был ей необходим, ей надо было глотнуть немного свежего воздуха.

Она села за руль своего старенького «Опеля Кадетт» и поехала в сторону Гереманжа. Она была вся на взводе – как будто сбежала из тюрьмы. Теперь она двигалась по главному шоссе. В ветровом стекле, оттеняя небесную синеву, плыли тонкие облачка. Вон там вычерчивал белую, тут же расплывающуюся линию улетающий куда-то самолет. Она опустила стекло, вдыхая чудесный аромат земли после дождя, влажный темный запах, напоминавший ей детство, начало учебного года, ностальгический запах вчерашнего дня. По радио говорили, что погода сегодня будет отличная.

Первую остановку она сделала у гипермаркета, купила себе кое-что поесть – хлеба, помидорину, бутылку минералки – и «Фам актюэль». Затем снова отправилась в путь. Подъехав к стоянке у бассейна, она посмотрела на часы. Еще не было десяти. Весь день впереди. Она далеко от дома, на свободе – это чудесно. Она купила билет в кассе. Кассирша оказалась ее бывшей одноклассницей. Они узнали друг друга, обменялись дружеской улыбкой – и хватит. Затем Элен пошла в кабину для переодевания, надела купальник – раздельный. Купленный два года назад, он был еще вполне в духе времени, глубоко вырезанный на бедрах, желтый и довольно высоко сидевший на талии. Для такого купальника нужен хороший загар, и Элен загорала все лето. Под конец она завязала волосы в узел, обмотала бедра парео, взяла сумку и – хоп! – направилась к открытому бассейну, надев темные очки на голову наподобие обруча для волос. Ее ноги едва касались земли. Она даже что-то напевала.

Бассейн Гереманжа, вырытый в семидесятые годы, пятидесятиметровый, с бетонными тумбами и гравийными плитами, немного потрепанный, но вполне современный, глубиной в два метра, был образцовым строением подобного типа. Рано утром народу там было немного, только особо заядлые пловцы, наматывавшие километры до наплыва посетителей. Элен выбрала себе шезлонг, с которого были видны те, кто выходил из кабин для переодевания. По пути она кивнула пожилой шестидесятилетней паре из нестареющих. Женщина вязала, мужчина тем временем читал разложенную на ногах газету. Они проводили здесь большую часть лета, обмазанные с головы до ног кремом, карамелизованные, седовласые. В послеобеденное время они позволяли себе небольшую сиесту, там же, на самом солнцепеке, и тогда окружающие могли наблюдать их подошвы, дававшие довольно точное представление об изначальном цвете их кожи. Эти двое явились из уже почти не существующего мира, в котором солнечные ванны считались целебными. Они не пили, не курили, рано ложились спать и каждый день поджаривались на палящем солнце.

Элен развязала парео, расстелила полотенце и улеглась. Вздох удовлетворения пробился сквозь ее сжатые губы. Она попыталась ни о чем больше не думать. Перед глазами у нее лежало собственное тело, длинное и на первый взгляд гладкое. Она с пристрастием оглядела его, проинспектировала ягодицы, бедра, на которых при нажатии ладонью были заметны небольшие признаки целлюлита. Правда, стоило убрать ладонь, как их поверхность снова принимала безупречный вид. Мало-помалу ее кожа становилась неоднородной, превращаясь в своего рода записывающее устройство. День ото дня перемены оставались неразличимыми, а потом вдруг в одно прекрасное утро она замечала появившиеся без предупреждения тут – морщинку, там – красную жилку. Тело тоже, казалось, жило своей, независимой, тайной жизнью, медленно готовясь к восстанию. Как и многие ее ровесницы, Элен изводила себя сезонными диетами. Между нею и ее телом был заключен как бы такой странный договор, где самоограничения были ходовой монетой, которой она платила за возвращение в молодость. Страданиями – за жизненную силу, голодом – за гладкость кожи, воздержанием – за полноту жизни. Правда, если честно, получалось так себе. Она потрогала живот, постучала указательным пальцем по пупку, послушала ответный звук – приглушенный и как бы округлый. Улыбнулась и встала. Время идет, и что? Она по-прежнему может втиснуть задницу в старые дырявые джинсы, завалявшиеся в глубине шкафа. Да и мужики на улице все еще на нее оборачиваются.

Из бассейна доносился приглушенный плеск сверкающей синевой воды, производимый движениями пловцов. Подплывая к концу дорожки, наиболее опытные из них совершали опасное сальто, после чего их упругие, гибкие тела снова проявлялись под водой. Элен чувствовала, как ее скулы, нос медленно покрываются загаром, ляжки начинали побаливать. Ей было жарко, ей было хорошо. Она поднялась, подошла к бассейну, балансируя на самом краю. Вытянула руки над головой. Теоретически шапочка была обязательна. Она нырнула.

В прохладной воде Элен проплыла кролем, производя движения, заученные еще тридцать лет назад в муниципальной школе. Снова ощутив весь идиотизм их бесконечного повторения, она вернулась к прежнему состоянию безоговорочного блаженства. От суставов, от плеч по телу быстро разливалось тепло. Она почувствовала, как втягивается живот, как напрягаются плечи. Каждый глоток воздуха, полученный с поверхности, ощущался ею как поцелуй.

Проплыв дорожку до конца, она прицепилась к стенке, чтобы восстановить дыхание. Лицо покалывало от миллиона дрожащих на поверхности воды отблесков. Она поморгала, сбрасывая с ресниц бусинки капель. Легкий ветерок щетинит кожу. Изумительное ощущение. Ее тело живет, и малейшее напоминание об этом переполняет ее радостью.

Потому что все работает против ее тела. Каждый день. Муж, который больше не спит с ней. Сын, из-за которого она вся извелась. Тошнотворная неподвижная работа, бессмысленная, мелочная, все время одно и то же. Ну, и конечно, время, от которого другого и не дождешься.

А она сопротивляется. Когда ей было семнадцать лет, было то же самое. Они с сестрой ужасно любили танцевать. Клеили парней, прогуливали уроки. Покупали себе лифчики с остроконечными чашками. Слушали по радио «Нежный возраст». В квартале их уже тогда называли сучками, потому что они не желали жить по правилам, не хотели пить жизнь по капле, медленно, постепенно, соблюдая меру. У Элен была лучшая в Эйанже попка. Такая удача выпадает случайно, и от нее не отказываются. У парней глаза сразу делаются, как у теленка, они глупеют, ничего не жалеют, их можно выбирать, строить в любом порядке, использовать то одного, то другого. Вы властвуете над их дурацкими желаниями, а во Франции времен «Ситроена ДС» и Сильви Вартан, где девчонкам не светило ничего интереснее кулинарных рецептов и роли белошвеек, это была уже почти революция.