Николя Матье - И дети их после них

– Перестаньте! – крикнула Соня.

Но было поздно. Гордыня подвела его противника. Антони сопротивлялся что было сил, нащупывая пальцами глаза, рот, чуть ли не кусаясь. Потом оба повалились на пол и стали лупить друг друга наугад. Удары не получались, им не хватало размаха, точности. Они били то в пол, то в темноту. Антони с Роменом катались по полу, Соня кричала. Все это – два сцепившихся тела, неуклюже катающихся по земле, – представляло довольно нелепое зрелище. Антони укусил наугад. Тогда Ромен приподнял его и повалил на спину, дважды ударив кулаком.

– Совсем обалдели?! Перестаньте!

Рот Антони наполнился вкусом крови – металлическим, сильным, как йод, как эфир. Этот отвратительный вкус сразу его успокоил.

Свет в бунгало погас.

Он подумал о Стеф. Надо же еще и ее отвезти.

Хасин вел «Вольво»-универсал, и если бы его сейчас спросили, какого он цвета, то он не смог бы ответить.

Он возвращался.

Два года назад они с отцом уехали. Машина была набита под завязку. Они везли с собой духи, кофе, мыло, одежку для «мелких» родственников, купленную в магазине «Киаби», и несколько пар джинсов «Levi’s» для продажи на месте. На пароходе отец подстриг его. Достал из чемодана новые шмотки и кожаные ботинки. Чтоб Хасин принарядился.

По ту сторону Средиземного моря их ждала мать. Она встретила сына объятиями. В его возрасте это было довольно неудобно, тем более что чуть поодаль стояли родные в полном составе – жуткие рожи, все как на подбор. Хасину они сразу показались уродливыми и какими-то замшелыми, как будто вылезли всем скопом из могилы. И во всем – в морщинах, в одежде, в обманчиво крепких фигурах, в том, как они на него смотрели, – ему виделся какой-то упрек.

Дом, который отец уже много лет строил на родине, все еще не был закончен. Они побывали на стройке. Смех, да и только. Один намек на стены, торчащие огрызки труб, стальные распорки, висящие в пустоте. И на каждом отдельном участке у мастеров свои отговорки. Времени не хватает, о погоде вообще говорить не приходится, плюс местные власти. Все время требуются какие-то новые разрешения, все время приходится платить новый неожиданный бакшиш. Отец Хасина ничего не говорил. Это была его вина. Он должен был находиться здесь и сам следить за работами. Даже во Франции за мастерами нужен глаз да глаз, иначе сроки затягиваются до бесконечности: можно всю жизнь прождать, пока столяр сделает обещанное или водопроводчик подаст признаки жизни. Этот дом без крыши был обвинительным актом. Отец жил отдельно от жены. Жил как неженатый.

Так они оказались вдесятером в дядиной квартире, которая, если честно, выглядела ненамного лучше. Тут тоже из стен торчали провода, а на лестнице зияли дыры. Вода текла эпизодически. Ванны поэтому держали постоянно заткнутыми – на всякий случай. Как-то ночью раздался крик: «Пошла!» После чего трубы застонали, краны закашляли. Потекла вода – тонкой коричневой струйкой, потом она посветлела, стала чистой и теплой. Дети с восторгом смотрели на нее, как на чудо.

Прошло два года, и вот Хасин возвращался обратно.

На подъезде к Ньору он съехал с трассы, чтобы выпить кофе на маленькой автозаправке «Тоталь». Был уже седьмой час вечера, он ехал с самого утра, не останавливаясь, не произнеся ни слова, тщательно соблюдая правила дорожного движения. Когда захотелось писать и терпеть стало невмоготу, он облегчился в бутылку из-под воды, которая каталась теперь по полу перед пассажирским сиденьем.

Он возвращался один с карманами, полными денег, такой же молодой и такой же бессердечный. Лицо стало решительнее. Не было больше пушка над губой, волосы он теперь зачесывал назад. На нем была дорогая рубашка от «Армани» и белые брюки. Один только ремень тянул на половину минимальной зарплаты.

Он залил полный бак самого дорогого бензина, выбросил бутылку с мочой и припарковался у кафетерия. Через огромные окна было видно стойку с почтовыми открытками, полку с глянцевыми журналами, холодильники с напитками и невкусными сэндвичами. Два чела в форменной одежде возились за стойкой бара. Открылась дверь, и из кафетерия вышла девушка лет двадцати. Она не глядя прошла мимо «Вольво» – блондинка, сандалии на веревочной подошве, маленькая грудь, джинсовые шортики. У сандалий смяты задники, спутанные волосы – как солома. Она подошла к внедорожнику «Мерседес». В зеркало заднего вида Хасин видел бензоколонку, желтое сияние искусственного света, грузовики, издающие гидравлические вздохи, сменяющие друг друга автомобили с пустыми бензобаками, усталых водителей, следящих за мельканием литров и франков на табло. Над линией горизонта угасал последний свет, перечеркнутый линиями электрических проводов. И надо всем этим сверкала красно-оранжево-синяя вывеска «Тоталь». Внедорожник маневрировал перед выездом на автостраду. На номере значилось: 75. Парижанка, подумал молодой человек.

Он вошел в кафетерий, прошел к стойке и заказал кофе. Один из типов в форме спросил, нужен ли ему сахар.

– Один кофе, – повторил Хасин.

Каждое слово давалось ему с трудом. Тип в форме обслужил его не моргнув глазом.

Там по вечерам люди болтали без конца, попивая на террасах кофе из крошечных чашечек. Хасин провел таким образом немало восхитительных часов в компании дяди и кузенов. Кофе с автозаправки имел очень отдаленное отношение к тому терпкому напитку, который он пил на родине предков. Он фыркнул и стал смотреть на улицу. На него будто навесили замок, устал до посинения. Он встал и спросил, можно ли отсюда позвонить.

– Телефон там, – проговорил парень, указывая на укромный уголок между сортиром и банкоматами.

Хасин заплатил за кофе, он и выпил-то всего глоток, потом пошел в указанном направлении. Опустил в щель пять монет, набрал длинный номер. Ему ответил надтреснутый голос. Молодой человек поинтересовался у матери, как дела. Да, он едет нормально. Все хорошо. Он спросил про котов. Голос снова успокоил его. Хасин дышал спокойно. Надтреснутый голос умолк. Он повесил трубку, постоял какое-то время не двигаясь. Эта пустота больше не удивляла его. Он снова сел за руль. Ехать еще далеко.

Уезжая из Тетуана, отец попросил его позаботиться о матери и проследить за строительством дома. Он рассчитывал на него. Хасин обещал. Хотя предпочел бы, чтобы отец остался и сам занялся всем этим.

– А если ты опять возьмешься за старое, я убью тебя своими руками, – сказал отец.

Эти слова, искренние, тяжелые как свинец, ничего не стоили. Он слишком часто говорил их. К примеру, после той истории с мотоциклом, когда к ним нагрянула полиция. Вообще-то легавые повели себя тогда очень корректно. Отец Хасина сидел на стуле с видом упрямого достоинства, который всегда принимал, когда имел дело с властями, например с социальной помощью. В какой-то момент полицейский спросил у него документы, и он достал толстенную красную папку на резинках. Виды на жительство, натурализация, трудовое соглашение – здесь были все доказательства, терпеливо собиравшиеся в течение тридцати лет. Хорошо, хорошо, сказал тогда полицейский. Потом, прежде чем забрать Хасина, они захотели осмотреть подвалы. В любом случае, у них против него ничего не было, кроме двух-трех брикетов шмали и ножа, спрятанного между пружинами матраса. Они продержали его в комиссариате пять часов. Это и долго, и недолго. Хасин ничего не сказал, ни слова. Его освободили. На следующий день отец объявил, что они уезжают в Тетуан.