Николя Матье - И дети их после них

– А ты что тут делаешь?

– Да в общем ничего, – ответила Стеф, обрадовавшись.

– Не могла предупредить, что приедешь?

– Я во вторник приехала. А завтра вечером уезжаю.

– А я тут почти все лето торчу, – с напускным недовольством сказала Клем.

– Ничего себе…

– Ага.

– Ты когда уезжаешь?

– Вообще-то в августе. Но весь июль я работаю.

– Где это?

– У отца в конторе. Замещаю его секретаршу.

– Класс.

Клем все это время стояла позади, и Стеф приходилось смотреть на нее снизу вверх, отчего лицо подруги казалось ей каким-то опрокинутым. Забавно, что она почти не узнавала свою такую старую подругу.

– Садись, – предложила мать Стеф. – Выпей с нами чего-нибудь.

Клем с радостью согласилась. Она взяла стул от соседнего столика, и они принялись с увлечением болтать, зная, что за ними наблюдают, – как актрисы, громко или вполголоса, в зависимости от обсуждаемой темы. Стеф узнала, что Кларисса опять, уже во второй раз, просрала первый курс медицинского факультета. Теперь она на пределе. К тому же ее парень уезжает в Лондон на стажировку, он учился в университете Париж-Дофин, это же какие бабки. А вот Симон Ротье валяет дурака в коммерческой школе в Провансе, занимается в основном серфингом да электронной музыкой. Сейчас он в городе, Клем встретила его как-то на улице.

– И как? – спросила Стеф.

– Такой же, как раньше.

– Придурок.

– Именно.

Они засмеялись. Стеф собирается с ним увидеться?

– Никогда.

Но от одной только мысли об этом ей вдруг стало как-то странно, она как будто ослабла. Они продолжали перебирать знакомых. Родриг учится на юридическом в Меце, его не видно и не слышно. Адриен Ротье блистает у себя на спортивном. Он теперь занимается триатлоном, у него уже куча медалей. Кстати, мать Стеф несколько раз видела его фото в газете.

– Ага, и все это, чтобы стать в конце концов школьным учителем физкультуры.

– Ясное дело. Остаток жизни чувак проведет в резиновых тапочках в вонючем спортзале. Круто.

Мать Стеф хихикнула. Она уже допила свой кир и веселилась от души. Ей захотелось выпить еще, поэтому она заказала бутылку сильно охлажденного белого вина, отдававшего электричеством. Настроение у нее, решительно, было отличное. Стеф нашла подругу такой же, какой она всегда и была: пикантной, соблазнительной, хотя к этому добавилось еще нечто, трудно определимое. Это нечто походило на высокомерие, но, возможно, это была сила. В любом случае это делало ее неотразимой. Всем трем было просто чудесно вместе, и они намеревались продлить удовольствие.

– Здесь и пообедаем, – поглядев на часы, вскоре решила мать.

Дело шло к полудню. Они и не заметили, как пролетело время. Клем сказала, что ее ждут. Мать ответила, что она угощает. Ну что ж, если так… Виктор принес меню. Вокруг них затягивалось время аперитива. Нежились на солнышке тридцатилетние в футболках. Дети бегали туда-сюда к большому водоему, занимавшему весь центр площади. Было несколько пожилых посетителей, хозяйственные сумки из клетчатой шотландки, случайные люди, которые ели ромштекс или киш. Девушки захотели заказать салат, мать склонялась больше к тартару из лососины. Но выпив еще, они в конце концов все заказали по пицце. Разговор продолжался, все более оживленный, веселый, несмолкающий. У Клем в запасе была куча историй про кабинет отца и чокнутых, которые туда ходят. Его приемная – это двор чудес в чистом виде. Алкаши, пенсионеры, неимущие, силикозники, люди с ожирением, с варикозом, калеки и прочие жертвы несчастных случаев, иностранцы, которых невозможно понять, и немногим лучше изъясняющиеся французы.

– Приходит тетка, трое детей, и все инвалиды. Один – я еще понимаю, но три – это уже полный маразм!

Это было смешно, но все же не очень. Такие шуточки по отношению к социально незащищенным стали обычным делом и распространялись со страшной силой. Они служили как поводом поприкалываться, так и способом отвести от себя самих зло, подбиравшееся все ближе и ближе, откуда-то снизу, как невидимый прилив. Эти люди, которые то и дело встречались вам в городе, были не просто «фольклор» – подумаешь, несколько маргиналов, «головастики» всегда на взводе. Нет, для них строилось жилье, дешевые гипермаркеты, центры по уходу, создавалась экономная структура, призванная управлять нищетой, угасанием биологического вида. А они бродили, как призраки, от кассы социальной помощи к «зоне», от бистро к каналу, с полиэтиленовыми мешками в руках, с детьми и колясками. Опухшие ноги, ненормальное брюхо, нереальные рожи. Время от времени среди них рождалась какая-нибудь особенно красивая девочка. Тогда всем начинали мерещиться страшные истории – про инцесты, насилие. А девочка тем не менее была везучая. Внешность могла стать для нее пропуском в лучший мир. Но рождались в этих семьях и полные отморозки, которые не станут мириться со своей судьбой и постараются отплатить за все. Их ждало короткое путешествие по кривой дорожке, в конце которого – смерть или тюрьма. Статистических данных для определения глубины этого явления не существовало, однако в столовых для бедных отмечался неуклонный рост активности, да и в социальных службах работы было хоть отбавляй. Всех интересовало, что за жизнь ведут эти люди в своих жалких жилищах, питаясь жирной пищей, отравляя себя играми и сериалами, беспрерывно плодя детей и несчастья, – потерянные, озлобленные, живущие по остаточному принципу. Но лучше было не задавать себе вопросов, не пересчитывать их, не определять их плодовитость и вероятную продолжительность жизни. Так это отродье и тухло за всеми возможными порогами и чертами, чуть присыпанное социальными выплатами, пугая окружающих и дожидаясь конца.

Виктор предложил десерт, но женщины были уже сыты. Под пиццу они распили еще кувшинчик «Кот-дю-Рон» и теперь несколько размякли, чувствуя себя утомленными и отяжелевшими. Мать объявила, что не в силах двигаться. Девочкам было не лучше. Вместе с кофе принесли счет. Мать положила поверх него свою «Визу Премьер». Пока они болтали и смеялись, терраса опустела. Оставались только какая-то запоздавшая семейная пара, англичане да несколько подростков, которые курили «Честерфилд» и попивали «Монако» [34] Коктейль, в который входят пиво, лимонад и гранатовый сироп. , стараясь растянуть удовольствие. Приятно было наблюдать эту июльскую пустоту среди летнего затишья.

– Гляди-ка, – проговорила Клем, указывая на какую-то точку в перспективе улицы Труазэпи.

Это был отец Стеф. Отвисший животик, скрывавший с некоторых пор ремень, натягивал рубашку «Eden Park» в сине-белую клетку. Он приближался, глядя на свои ботинки, с портфелем в руке. Взглянув на часы, он ускорил шаг. Мать Стеф встала, чтобы помахать ему.