Николя Матье - И дети их после них

Через десять минут они дошли до того места, где песок становился грязью, превращался в топкую смесь камышей, колючего кустарника и высокой травы. Только теперь Хасин решился оглянуться. Незаметно для себя они прошли немалое расстояние. Мужик достиг своей цели, нашел плоский камень и сел на него. Согнув худые колени и положив на них вытянутые руки, он смотрел на озеро, на тьму. Хасин подошел, пригнувшись, потом встал на колени, чтобы удобнее было следить за ним. Среди травы и камышей возвышался неподвижный силуэт, похожий на индейца. Человек ничего не делал. Тишину время от времени нарушало кваканье лягушек. Хасин ждал своего момента.

Потом мужчина, похоже, начал клевать носом. Отяжелевшая голова его свесилась на грудь. Пора, подумал Хасин. Но тот почти сразу пришел в себя и встрепенулся, что-то бормоча себе под нос. Не переставая ворчать, он поднялся на ноги. Похоже было, что он ругается, упрекает кого-то в чем-то. Эти сетования все продолжались, пока он не без труда разувался, снимал рубашку, брюки, носки. Наконец, трусы. Раздевшись догола, он осторожно вошел в воду по пояс. Лег на спину, полежал на воде, как выдра, а потом без предупреждения поплыл прочь от берега.

– Чего это он?

Он плыл брассом, неловко, беспорядочно выбрасывая вперед белые руки, но все же плыл. Хасин встал во весь рост, чтобы лучше видеть. Но фигура уже почти пропала из виду, растворилась вдали, в отсутствии горизонта, где-то между мраком и водой. Он увидел еще что-то вроде беловатой ряби, потом все скрылось.

Тогда он бросился к плоскому камню, на котором кучкой лежала одежда. Вода тихо плескалась у его ног. Ничего не было видно. Кругом была чернильная тьма. Сердце громко стучало о ребра. Он крикнул:

– Эй!

И еще, смешно, по-детски:

– Мсье!

Но крики его звучали фальшиво. Он подождал еще, проглядел все глаза, пытаясь отыскать что-то в натянутом перед ним полотне воды и мрака. Он хотел бы уйти, но ему никак было не решиться. Что-то не пускало его, какая-то нелепая надежда. Наконец он начал рыться в вещах, оставленных на плоском камне. Там не было ничего особенного, ни часов, ни бумажника, только тряпки и нож. Отличный охотничий нож, который Хасин сунул себе за ремень. Потом он вернулся на лесную тропинку. В любом случае, ему не в чем было себя упрекнуть. Всю дорогу он думал об этом человеке и о его сыне. В душе он ощущал себя убийцей, и это было не так уж неприятно.

«Опель Кадетт» был припаркован далеко, и Антони со Стеф шагали по шоссе, усталые и немного протрезвевшие. Время от времени проезжала какая-нибудь машина, и тогда им приходилось сходить с дороги. Стояла уже глубокая ночь, на обочинах было пусто. Иногда их руки соприкасались. Все становилось важным и бесценным. Они молчали, думая о том, что будет дальше. Ни ему, ни ей не хотелось, чтобы это закончилось вот так – вхолостую.

– Ну вот, – сказал Антони.

Они заметили вдали тачку, одиноко стоявшую на обочине. Последние метры они прошли, еле передвигая ноги. Стеф устроилась на пассажирском сиденье, Антони сел за руль. Он собрался включать зажигание.

– Подожди, – сказала девушка.

Он подождал. За ветровым стеклом ничего не было видно. Они с тем же успехом могли заблудиться в открытом море. Стеф захотела открыть окно со своей стороны, чтобы впустить в машину хоть немного воздуха. Для этого надо было покрутить ручку, но ручку заело. Безлунное, равнодушное небо нависало над квадратной крышей маленького автомобиля. С окрестных полей доносились какие-то упрямые тихие шорохи.

– Душно.

– Да, – сказал Антони.

– Ты во сколько завтра уезжаешь?

– Поезд в начале одиннадцатого.

– Иди сюда.

Она нагнулась к нему. Их губы встретились над рукояткой переключения передач. Антони, закрыв глаза, искал на ощупь грудь Стеф. Через лифчик он ощущал ее почти твердую плоть. Он нажал сильнее, и Стеф хихикнула.

– Что?

– Ничего.

– Ну что?

– Да ничего. Ты трогаешь мне грудь, как будто она пластмассовая.

– Она и похожа немного на пластмассовую.

– Дурак.

– Нет, но она какая-то уж очень твердая у тебя.

– Не твердая, а крепкая.

Она выгнулась и вся сияла.

– Ну, проверь.

Он потрогал еще.

– И что?

Он щупал ее через майку, потом кончиками пальцев дотронулся до кожи в вырезе.

– А тут мягко.

Он провел рукой по голой коже между бретельками, запустил палец в ложбинку между грудей.

– Ты вспотела…

Стеф завела руки за спину и расстегнула бюстгальтер. Она спустила бретельки с плеч, вытянула лифчик сбоку, потом сняла через голову майку. Овал плеча, тяжелая грудь едва угадывались в слабом свете звезд. Как давно он мечтал увидеть это. Он взял ее груди в ладони. Ощущение было невероятное, но почти сразу ему стало этого мало. Он принялся обследовать их, торопливо, прерывисто дыша, потом укусил ее за сосок. Девушка подавила тихий возглас. Он сделал ей больно. Трусики ее уже намокли. Она надеялась, что он не будет тратить время на лапанье. Парни имеют обыкновение надолго застревать на этом этапе, она же предпочитала, чтобы они сразу лезли в трусики и ласкали по-настоящему. Ей хотелось раздвинуть ноги пошире. Она взяла лицо юноши в свои руки, и они снова начали целоваться. На этот раз ей хотелось скорости, чтобы все было быстро. Еще и для того, чтобы подавить эти непонятные, подступавшие к горлу слезы. Хотя причин для них вообще-то не было. Поздний час, усталость. Она прижалась к Антони, тот обнял ее. Наконец он попытался, потому что им все же очень мешал рычаг переключения передач. Мало-помалу они пришли в возбуждение, охваченные ненасытным голодом, целуясь как школьники, энергично работая руками. Кабина наполнилась шорохом и вздохами. Они искали соприкосновения щеками, лбами. Она укусила его. Она просто умирала от желания. Она всхлипнула.

– Что-то не так?

– Нет-нет. Ничего. Я просто устала.

Она перелезла через рычаг и взобралась на него верхом.

– Эй…

Он шепотом утешал ее, пальцем стирая слезы с ее лица. Она боднула его.

– Хватит. Говорю тебе, все в порядке. Трахни меня теперь.

Она принялась за его джинсы, они были на пуговицах, вот гадость.

– Помоги.

Он изогнулся, чтобы расстегнуть ширинку, и Стеф чуть не влипла головой в потолок. Но ей было наплевать, она терлась о него, не в силах больше терпеть.

– Скорее.

Она засунула руку в промежуток между их телами, дотронулась через ткань трусов до его члена, с наслаждением стала извиваться поверх него. Он твердо прижимался к ее трусикам. Она спустила их. Вот-вот, уже близко. Какой-то шум отвлек их.

– Что это?

– Погоди.

Позади послышался нарастающий рев моторов, сначала гнусавый, продолжительный, он все набирал мощь.

– Что это? – повторила Стеф.