Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Не зная, что такое сводная рота, я уже мог представлять, что основная масса — старослужащие, которые кто демобилизовывался через пару месяцев, кто просто свою жизнь не хотел подставлять под угрозу. Из троих дагестанцев срочной службы поехал только один местный. Они все и так были как на курорте, напрягали солдат, и каждые выходные ходили в увольнение.

Свою третью роту я проводил, которая колонной на военной технике выдвинулась на служебно-боевые задачи, вооружившись по полной боевой.

Увидев свою сводную роту, я понял, что сладкой жизни у меня не будет. Ответственным командиром назначили прапорщика. Он был дагестанец, по национальности даргинец. Амбициозный и горластый, и офицер из него со временем должен был получиться хороший, так как он, будучи прапорщиком, выделялся своими лидерскими качествами. Местных дагестанцев он как-то не признавал и, по моим ощущениям, больше тянулся к русским и к власти. Было видно, что его коробило звание старшего прапорщика, но командиры ему доверяли, так как он мог дать фору любому офицеру. Этот прапорщик, по фамилии Вахмутов, умничал во многих вещах. Например, спрашивал, кто у нас министр обороны или министр внутренних дел. Многие на этот вопрос не могли ответить, а он гордо говорил фамилии, вынося всех дураками. Но это не вина солдат, которые не знали приближенных министров, а вина командиров, которые не проводили политические занятия. Я так и не понял, по какой причине он не поехал в командировку на заставу, но, скорее всего, не захотел сам, да и кому охота, конечно, отдаляться от своего дома. Но это были мои только предположения.

Прапорщик Вахмутов старался быть правильным, но его некоторые поступки говорили об обратном. Он был большой противник дедовщины и своим видом показывал, что полы должен мыть и дембель, и молодой по очереди. Конечно, это было настолько смешно, когда многолетние традиции в армии прапорщик пытался сломать, и ему это, конечно, не удавалось. Мыть полы, конечно, должен молодой, и когда-то через полгода придут другие молодые, которые тоже будут выполнять всю грязную работу. Молодые солдаты тоже живут этими днями, когда придет тоже новое молодое пополнение, а когда дембелю пытается всучить тряпку прапорщик, становится смешно. Традиции в армии разрушить невозможно, а прапорщик Вахмутов боролся таким образом с дедовщиной, что у меня вызывало смех. Копать надо было глубже, и со временем я начал понимать, что это была просто показуха, с которой мне пришлось сталкиваться оставшуюся службу.

Вечером ко мне подошел один солдат, сказав, что меня ждет в соседнем помещении старослужащий солдат по имени Нурик. Это был местный махачкалинец срочной службы, которого все боялись. Я уже мог предполагать, что зовут меня не просто так. Во всем вина моя была моего родства, что я из Подмосковья. Москвичей во всей части, когда я начал пробивать землячество, по словам сослуживцев, было всего четверо. Один уехал на заставу, с которым я уже имел честь пообщаться. Другой попал в сводную роту вместе со мной, и его должны были с дня на день забрать родители и перевезти в другую часть в Москву, по каким-то связям. Он уже был, по слухам, опущенным, и ему давали в рот член, что мне с трудом верилось. Но когда за ним в назначенный день не приехали родители, то у него началась истерика. Он плакал и просился домой на моих глазах. После такого зрелища я мог поверить, что парень морально слабый и мог сделать все, что бы ему в грубой форме ни сказали. Родители его забрали переводом в другую часть.

Остальные два москвича были в ремонтных ротах части. Одному тоже давали сосать член, а другого оттрахали в задницу. Один москвич через год попал ко мне в роту, и он сам подтвердил при отдельных обстоятельствах, что мне с трудом поверилось. Но которого оттрахали в задницу, мне, слава богу, не посчастливилось встретиться, и я в это не верю до сих пор. Это было жутко, и в это не хотелось верить, но, вспомнив, как меня жестко избивали в другой части на КМБ из-за того, что я не стал сосать, я понимал, что могло быть все что угодно.

Подходя к месту, куда меня позвал местный, у меня екало сердце. Местный со старослужащим сержантом пили чай со сгущенным молоком. «Ты, младший сержант, москвич?» — сказал мне старослужащий сержант. «Я не из Москвы, я из Подмосковья», — отмазывался я, — мне до Москвы еще сто километров». Сержант мне впаривал свое, что я москвич все равно. Я бы, конечно, не отказывался от землячества с москвичами, но их всех опустили, кроме одного, и мне категорически пришлось отрекаться, чтобы меня не стали пытаться повторно опускать. Тут местный дагестанец, к моему удивлению, в мою защиту сказал, что сто километров от Москвы — это не земляки, приводя свой пример, что земляками считает только своих махачкалинцев, и что москвичи здесь чмыри — не показатель. Их, махачкалинцев, тоже не любят другие города Дагестана. Немного еще со мной подискутировав, сержант мне сказал, что я свободен.

Выйдя из комнаты, я облегченно выдохнул, так как настраивался к худшему исходу. Я не думал, что местный дагестанец поведет себя разумно, и очень удивился его разуму. Его в части все боялись, но он общался со мной, не пытаясь меня принизить и опустить. Наверное, не зря он был один из местных со званием сержанта. В сводной роте обсуждали в основном нас, молодых сержантов. Я слышал обсуждение старослужащих, что я один нормальный и веду себя по-мужски, не поддаваясь на провокации, например, помыть полы, или на команду «упор лежа принять» от рядового старослужащего я стоял и не отжимался, за что периодически получал, но мне было надо держать сержантскую марку, так как я понимал, что рано или поздно от меня отстанут. Но и отжиматься часами врагу не пожелаешь. Уж лучше пускай бьют, чем отжиматься со всеми — думал я.

На следующий день прапорщик Вахмутов ставит меня старшим на КПП с тремя бойцами. Приняв наряд по КПП, нас стали напрягать, чтобы кто-нибудь из нас бежал и покупал за КПП, где находился частный магазинчик, разную еду. Частный магазинчик представлял собой жилой дом, где продавали горячие лаваши и разные сладости. За какую-нибудь покупку давали горсть семечек.

После ужина ко мне подошел спецназовец из роты ГСН (группы специального назначения) и сказал, что меня ждет Ара Тумосян. Ара Тумосян был дембелем и доживал последний месяц. Он был самый авторитетный спецназовец, которого в части все боялись. В столовой повар каждый прием пищи делал ему отдельное блюдо, которое ели большие офицеры, командир части и его замы. Ара был единственным, кого повар боялся сильно и старался ему угодить. У повара всегда была распухшая физиономия, так как Аре каждый день что-то не нравилось в еде. По слухам, Ара за один удар вырубал любого, и я шел в роту ГСН с дрожащими коленками. Если Витя Амбал был здоровым беспределыциком с большими кулаками, которого все боялись, тогда Ара кто, думал я, поднимаясь в их роту в сопровождении молодого солдата из спецназа.