Шамиль Идиатуллин - Последнее время

– Что там грохочет? – спросил Эврай, сидевший на крыле у кустов напротив опушки.

Он смотрел на лес и на Кула даже не оглянулся, будто знал, что со спины может подойти только Кул. Может, и правда знал.

Кул пожал плечом, не заботясь о том, что Эврай не увидит, всмотрелся в лес и поёжился. Арвуй-кугыза послал его сюда не зря – но при этом непонятно зачем. Кул уже понял, что почему-то умеет многое, но в одиночку войско не победил бы даже бог войны, если бы у мары был такой бог.

У леса стояло войско. Не очень крупное по степным понятиям, которые Кул представлял себе по всплывавшим в памяти песням, не слишком тяжело вооруженное, к тому же пешее, – но настоящее. Полсотни человек, все с луками и саблями. А Кул один и без сабли. Да если и найдет саблю – дальше-то что? И в колчане два десятка стрел, не больше. Не хватит, даже если попросить степняков сомкнуться спинами по двое.

Никто не обещал ни легкой жизни, ни легкой смерти, напомнил себе Кул. Никто ничего не обещал. И уже не пообещает. Это печально, зато честно.

Вильхельм резко сел, вдохнул с сипением и долго мучительно кашлял, беззвучно стуча ладонями по горячей воде, уходившей из травы очень медленно. Наконец он сумел оглядеться – и пожалел, что жив и что видит.

Гроза наконец иссякла и открыла чистое черное небо и жирную луну. Луна ярко освещала мир, украшая его густыми длинными тенями. Тишина была оглушительной. Остро пахло свежестью и немного – мясным бульоном на водорослях.

Склон холма, на котором Вильхельма удержала странная скособоченная пластина, видимо, кусок колдовской скользилки, сорвавшей атаку, был чист. Всех снесло вниз, на прибрежную полосу, всё еще бурлящую мутной водой. Всех – нападавших и защищавшихся, почти победителей и почти побежденных, храбрецов и трусов, пылающих яростью атаки и полумертвых. Теперь они были мертвы, все, и валялись в воде недвижным топляком, не шевелясь и не пуская пузырей. Все его люди. Его флотилия и его армия. Знакомые и незнакомые, хорошие и плохие, старые и молодые, опытные бойцы и случайный сброд, отданные ему и другим мастерам в подчинение для того, чтобы обеспечить не процветание, не богатство, а выживание родины. Они победили, почти. Но колдуны в последний момент украли победу и убили всех.

Так бывает. Такова судьба военных. Не всегда получается побеждать. Но всегда надо наносить максимальный урон – чтобы проще было тому, кого родина пошлет доделывать не доделанное тобой.

Вильхельм встал, опираясь на палаш, который все норовил войти в размягченную землю и перебросить Вильхельма через себя, постоял, покачиваясь, и пошел искать врага, чтобы убить.

Слух к нему так и не вернулся, поэтому он не услышал ни хлюпания шагов, ни окрика.

Озей вздохнул и почти без замаха ударил Вильхельма палашом под ухо. Вильхельм повалился лицом в воду, подергался и замер. Озей сипло подышал и пошел дальше. Лицо у него было неподвижно. Шевелить обожженным лицом и даже моргать было больно и неприятно.

– Наши все ушли, кто остался жив, – сказал Юкий.

Арвуй-кугыза молча огладил ворот. Рубаха была неровно черной до пояса, но бо́льшая часть вышивки сохранилась. Многие нитки были оборваны или перекручены, некоторые обгорели, но узор читался и оставался узором.

Юкий обернулся к уцелевшим птенам и крылам. Их было трое – Лура, Якай и Пезик. Это из трех десятков. Я больше никогда не буду считать от десяти до одного, пообещал себе Юкий, посмотрел на бредущего издали Озея и спросил:

– Больше никто никого не слышит?

– Эврай у леса, сейчас к нему пойду, – ответил Лура.

– Нет, – отрезал Юкий.

– Там степняки.

– Степняки не напали, – напомнил Юкий. – Пусть приходят. Пусть делают что хотят. Пусть живут, если эта земля и эта вода примут их. Они нам не сделали…

Он помолчал и добавил:

– А из этих никто жить не должен. Пройдите и проверьте. Справитесь?

Млады молча кивнули. Юкий пояснил, хотя особой нужды в этом не было:

– Никто не должен знать, куда и как ушли мары. Никто не должен даже думать искать мары и убивать. Не должно остаться никого, кто до этого умеет додумываться.

– Улетайте, – сказал вдруг Арвуй-кугыза.

Крылы посмотрели на него, Пезик сплюнул под ноги и отвернулся.

Юкий поморщился и сказал:

– Да, улетайте. Мы сами справимся.

– А ты? – спросил Пезик, подчеркнуто не замечая Арвуй-кугызу, который, в свою очередь, подчеркнуто не замечал такого пренебрежения.

– Я следом, – заверил Юкий. – Крылья есть, зарядка есть, куда – знаю. Надо нашим сообщить, подготовить и… вообще.

Прав Арвуй-кугыза, подумал он, хватит с вас. А вы неправы, но объяснять это я не буду, не место и не время. Потом. Если будет это «потом».

Троица пошла к холму, на котором были сложены припасы для последней обороны и бегства. Так и не пригодились, надо же, удивился Юкий и тут же сообразил, что никто просто не успевал спастись. И не успел бы, кабы не чудо. Не цепочка чудес, которую он не размотал в сознании до сих пор. Успеет еще.

– Ты-то что? Тоже иди, – сказал он Озею, так и стоявшему перед ним.

– Я с тобой, – ответил Озей, будто отмахнулся. – Что с Арвуй-кугызой?

– Все в порядке, – сказал Юкий, убедившись, что сам Арвуй-кугыза не собирается ничего пояснять и просто обращать внимание на собеседников, а так и стоит, прислушиваясь к еле слышному шипению возвращающейся в Юл воды и время от времени бормоча что-то беззвучное.

– Ждал до последнего, а до последнего еще далеко, – все-таки пояснил Юкий и неловко усмехнулся. – Вот так нам повезло.

Вдали загудело, будто кто-то не очень умело изображал лосиный зов.

– Улетайте, быстро, – сказал Арвуй-кугыза и быстро пошел в сторону леса.

– Степняки, что ли? – спросил Озей.

Губы у него еле шевелились, лицо было неровно красным, будто ошпаренным, но запястье, с виду зажившее, он потер. Юкий не без усилий нагнал Арвуй-кугызу и напомнил:

– Они же ничего не сделали.

– Сейчас сделают, – сказал Арвуй-кугыза. – Пожалуйста, уводи крылов. От вас многое зависит – вы видели, вы воевали, вы знаете. Научите остальных. Они же как… птенцы там.

Юкий велел подошедшему Озею:

– Слышал? Так и есть. Улетай со всеми.

– А ты?

– Да что ж вы… – начал Юкий, замолчал и бросился за Арвуй-кугызой, который был уже еле виден.

Лосиный зов зазвучал во второй раз.

– Отец, – окликнул Юкий, нагнав Арвуй-кугызу.

– Как отец – прошу, поскорее, – пробормотал Арвуй-кугыза.

– Я до леса с тобой и сразу побегу, – пообещал Юкий.

Арвуй-кугыза неожиданно остановился, задрал голову, всхлипнул и сказал:

– За что мне это, а? Стоять, всё чувствовать, ничего не делать – и вот теперь, когда дождался, еще и от родных претерпевать непослушание, а для чего? Для того чтобы они умерли напрасно, и я умер напрасно, да еще трусом в памяти остался. За что?