Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Он поводил плечами, надеясь, что не сломает их первым взмахом, тяжело побежал по мокрой траве, молясь, чтобы не подвели выставленные на предел цепкости бегунки, все равно поскользнулся, но на втором прыжке взлетел сквозь ночь, сквозь ветер, заворачивающий веки, и сквозь дождь, который больно лупил по лбу и студил заворачиваемые веки.

На середине подъема Кокшавуя обогнал Вайговат, быстро слившийся с чернотой утеса. Он встретил Кокшавуя на вершине, чтобы тот не заходил на посадку раза три, выдернул его из воздуха, помог устоять на ногах и сбросить крыло, сунул ему в руки конец силового клубка и побежал, разматывая стебель, спиной вперед через всю площадку.

– А это зачем? – крикнул Кокшавуй.

Вайговат должен был принять волшбу выстроившихся внизу боевых крылов и отразить ее, обрушив на врага. Сам он колдовать не мог, на Патор-утесе волшбы не было, да утес никогда и не вписывался в рисунок обороны: чтобы прихлопнуть весь берег, достаточно было пятерых крылов на берегу. Но на Юл такая волшба не распространялась, к тому же утренние занятия показали, что волшба может не получиться: земля не помогала, а собственных сил десятков крылов, птенов и мужей, даже умноженных взаимодействием и яростью, не хватает.

И боги перестали помогать людям. Они ушли, но перед уходом послали людям бурю с молниями, способными и испарить любую волшбу, и страшно усилить ее. Патор-утес был огромным и неоспоримым подтверждением этого.

Арвуй-кугыза пытался спорить, но Вайговат сказал: «Ты мне должен, помнишь?» Арвуй-кугыза закрыл больные глаза и отошел.

И Вайговат, уже выросший из боевого возраста, полетел на утес. А Кокшавуй, которому в голову и пришла эта диковатая – особенно для зрелого мужа и пивовара, сроду не волховавшего над предметами крупнее шишек хмеля, – мысль, настоял, что будет помогать. Сам уж не зная как и чем.

Так и не узнал: Вайговат, не ответив, побежал к нацеленному в грозу выступу посреди площадки, обмотал его силовым стеблем, вернулся на обращенную к Юлу сторону и замер, время от времени поглядывая за край.

Кокшавуй заглядывать не решался, боялся сорваться: коленки еще мелко и не в лад подрагивали после полета. Он подождал немного, вытер лицо от дождя, который заливал глаза и рот, затекал в уши и собирал косы и складки одежды неприятными валиками, поёжился и снова закричал:

– Чего ждем-то? Жить здесь собрались?

– Умирать! – гаркнул в ответ Вайговат, не умевший ни петь, ни шутить.

Кокшавуй кивнул, уперся ногами покрепче и пробурчал:

– Предупредить не забудь, сынок.

Намотал силовой стебель на дрожащий кулак и запел про Сидуна – чтобы тот готовил баню. Отец замерзшим придет.

– Лети над лесом, – велел Юкий и зачавкал прочь.

Эврай мотнул головой. Юкий остановился, будто смог услышать еле заметный шорох ворота о шею сквозь рев дождя, хлюпанье грязи и крики, крики, крики со всех сторон.

Крыло уже почти зарастило дыру под заплатой и жадно досасывало медово-солевое питание из туеса, найденного в куче брошенных на берегу припасов, которые никто не захотел нести. Припасов оказалось сильно больше, чем мары. Теперь, получается, их стало еще больше.

Взять огонь и полететь к лодям, понял Эврай. Будут стрелять – плевать, кто подстрелит, на того с огнем и упаду. Долететь все равно успею, даже мертвым. Или можно с утеса ведь.

– Можно с утеса! – заорал он.

Юкий оборвал:

– Сынок, на утес уже летят, с берега идут, все тут, все хотят… Мстить хотят. Нам не мстить, нам жить надо, а для этого смотреть и думать придется, понимаешь? Враг – он не один, в лесу тоже враг. Может, хуже. А у нас там никого. Лети над лесом, умоляю. Если кучники там, дай знать. И не лезь к ним, сразу назад. А то мы ничего не узнаем, и получится, что погиб зря, как…

Он замолчал, погладил Эврая по голове и еще быстрее, чем раньше, зачавкал к берегу, не дав Эвраю крикнуть: «Сам ты зря! Она не зря погибла!»

Эврай пробормотал это негромко, сказал крылу: «Хватит жрать уже», повесил свежий туес с медом на пояс и стал вдевать в проймы сразу заболевшие руки.

Руки и ноги всегда не поспевают за мыслью, но никогда это не было так страшно и отчаянно. Мысленно Кул уже расстрелял обслугу ловителя молний, поджег и пустил пять стрел, запалив три лоди в местах, куда тушильщики быстро не доберутся, во второй раз стремительно сменил тетиву на одну из десятка новых, выращенных и свитых лично, перебежал на новую точку и бил по рулевым двух сближающихся лодей, чтобы они хотя бы ненадолго остались без управления и столкнулись – а на самом деле он раз за разом поджигал смоляной шарик на третьей стреле, а тот сильно дымил, шипел под дождем и гас, и каждая струйка зряшного дыма вспучивала и расталкивала так ладно сложившуюся картину быстрого и кучного поражения противника.

Все было неправильно, не там и не так, это давило и душило, вдохнуть давала только правильно спущенная тетива. Ладно хоть успеваю уворачиваться, подумал Кул, сделал очередной шаг в сторону, и сразу две стрелы свистнули между ним и отпрянувшим Озеем, который так и бегал за ним с факелом и плошкой смолы с войлоком.

– Уйди, ты им помогаешь, они в огонь целят! – яростно заорал Кул, пустив так и не занявшуюся огнем стрелу в грудь самого опасного лучника с ближайшей лоди и следом вторую – во второго по опасности. Второй успел отпрыгнуть, стрела вместо живота пробила пах, сам виноват.

Кольцо на большом пальце молило о тетиве.

Озей наконец исчез, перестав отвлекать, и следующая стрела взялась огнем сразу. Кул воткнул ее в рулежную рукоять самой большой лоди и нахмурился. Лодь была пустой, вторая – тоже. Не мог же он всех перебить.

Кул всмотрелся в черное шевеление между запылавшими бортами и тускло извивающейся полосой прибоя и заорал, стискивая последний колчан. Шевелились не волны, шевелились головы и плечи. Шестипалые попрыгали в воду и приближались к берегу. Не десятками – сотнями.

Кучников Эврай заметил чудом – молния распахала небо, внизу проявился и погас клубок отблесков. Эврай сделал широкую петлю, переключаясь с ночного зрения на поисковое, и лишь тогда увидел, что поляна на окраине леса заполнена людьми, причем большинство сидит сужающимися кругами, а несколько человек толпятся у тропы, ведущей к опушке, вырубке перед болотцами и ялу.

От очередной вспышки Эврай ослеп и чуть не рухнул, зацепив ногами широкую верхушку ели. Он спешно набрал высоту, промаргиваясь. Бо́льшая часть сидевших кучников теперь сунулась лицами в траву, прикрывая головы и тоскливо воя. Этот вой был слышен даже сквозь рокот грома, переползающий от Юла к далеким гарям, и сквозь бой бесчисленных капель по веткам. Он будто извилистым дымом поднимался по длинным блестящим струям, пока не оборвался резким окриком.