Велько Петрович - Избранное

Пошептавшись с Паей, унтер нахмурился и приказал своим парням отправляться вместе с Недучином.

Поднялся священник:

— Ну, слава богу, люди, мы окончили наши дела, теперь с богом можно спокойно разойтись.

Крестьяне уже было хотели разойтись, но дорогу им важно преградил унтер:

— Нет, нет, побудьте пока здесь, оставайтесь все на своих местах.

— Что такое?

— Хочу, чтоб вы были у меня на глазах. Думали провести нас, заговаривали нам зубы, а тем временем ваши там назначали, кому поджигать!

— Да что вы, господин вахмистр, мы люди мирные, отпустите нас по домам!

— Нет, нет, нельзя уходить, назад!

Пока продолжались эти объяснения, трое жандармов уже догнали Раде Будака. Расставив их возле здания школы, он вошел во двор и осмотрелся. Из маленькой дверцы учительской квартиры высунулась взлохмаченная детская головенка и тотчас же в страхе исчезла. Фельдфебель сначала хотел войти туда, но, видимо, передумал и, подскочив к окну, заглянул в классную комнату. Там было красно от крестьянских тюрбанов. Взбежав по ступенькам, он ударил прикладом в дверь и закричал:

— Открывай! Именем закона приказываю — открывай!

Дверь медленно открылась, и фельдфебель вошел.

Длинная и низкая полутемная комната была полным-полна крестьян. Их было не меньше сотни. Одни стояли, другие кое-как устроились на кафедре и на партах. Тяжелый запах пота, овчин и кислой капусты мешался с едким запахом карболки, чернил и тряпок. Царила мертвая тишина. Очевидно, крестьяне еще из окна увидели бегущего жандарма. Среди напряженного молчания раздались голоса:

— Добрый день, господин вахмистр!

Фельдфебель не отвечал. Он медленно обвел взглядом всех собравшихся, и вдруг его взгляд остановился на плечистом и румяном крестьянине, который возвышался над всеми, чисто одетый, в щеголевато надвинутом большом красном тюрбане.

— А, и ты тут, Остоя! — многозначительно и насмешливо воскликнул жандарм.

Остоя дернул свой длинный светлый ус и прищурил глаза.

— Как видите, тут.

— Ну, раз ты тут, то вы, поди, не молитвы читаете. Никто не улыбнулся.

— Чего собрались, как на съезд какой?

Остоя поправил тюрбан на голове, взглянул на свои опанки и посмотрел прямо в глаза жандарму.

— Собрались мы здесь, в этом нашем общем, православном доме, чтобы, как людям полагается, поговорить о наших крестьянских бедах. И вот порешили мы идти к высоким властям, подать нижайшую просьбу самому премилостивому цесарю — не уменьшит ли он нам налоги, чтобы не расплачиваться нам за нашу же родную землю кровавым потом, не гнуть спины на турецких бездельников и дураков да на бешеных мадьяр, чтоб им было потом что проматывать.

Фельдфебель выслушал его, не моргнув глазом.

— Ну что, кончил? А теперь выходи, выходи, я тебе говорю! И Ристо из Котораца, и Илия с Илиджи, и Васо из Сараевского Поля, и вон те — как вас там — ты, ты, что дурачком-то прикидываешься! Вот ты, белобрысый из Бутмира, а, Стева Деспа, да, да, и ты. А ну, выходите все. Пойдете со мной к начальнику. Вы главари. А остальным немедленно разойтись! Все по домам, а в семь часов, когда патрули будут ходить, чтоб каждый в окошко свою морду показал. А то всех в кутузку запрячу!.. Выходи, выходи, что стали? Будто не знаете, что запрещено собираться без дозволения! Давай, давай, двигай!

Схватив Остою за локоть и подталкивая его вперед, он в то же время винтовкой придерживал позади себя других. Оправившись от замешательства, крестьяне начали приходить в себя и уже переговаривались о чем-то взглядами. Когда фельдфебель протолкался наконец вместе с Остоей к выходу, толпа вдруг, словно очнувшись, подалась вперед, налегая на дверь.

— Назад! Пусть сперва эти пройдут, остальным подождать.

— И мы с ними! Веди и нас к начальнику! Они не больше нас виноваты. Все вместе пойдем!

— Назад! Назад!

Но фельдфебель кричал напрасно. Толпа пришла в движение и уже без особых усилий медленно потекла вслед за ним. Когда Будак вытолкал Остою, из дома высыпали и все остальные, словно возглавляемые этой пятеркой.

Весть о приходе жандармов молниеносно облетела село, будто пламя на ветру, охватывающее одну соломенную кровлю за другой, и трое жандармов, оставленных возле школы, с трудом удерживали женщин, детей и стариков, неистово рвавшихся на школьный двор. Как огонь, который сначала долго тлеет на чердаке подожженного дома, но как только прожжет крышу и вырвется наружу, вспыхивает ярким пламенем, так и люди, очутившись на воле, на залитом солнцем дворе, заволновались. Опьяненные видом родных зеленых лугов, желтеющих нив и голубоватой, подернутой дымкой линии далеких гор, они сразу же загалдели:

— Не пустим их одних! Ведите и нас вместе с ними!

Фельдфебель не растерялся:

— Расходитесь по домам! А мы здесь останемся.

— Не пойдем! Или всех отпускай, или всех веди к начальнику.

Их поддержали и те, что стояли за забором. Они поднимались на носки и, сорвав с головы тюрбаны и платки, размахивали ими.

— Не отпускайте Остою одного! Ведите и нас — женщин и детей.

Толпа рванулась к воротам. Молодежь полезла на ограду.

— Недучин, Стипич, оттесните их назад! — заорал фельдфебель и, выпрямившись, спустил предохранитель на винтовке. — Последний раз приказываю: вы, пятеро, в сторону, остальным — разойтись!

Видя, что положение осложняется, Остоя взмахнул рукой, и четверо его товарищей тут же отделились, а остальные, ворча и ругаясь, пошли к выходу, толкаясь в воротах.

Казалось, все кончится миром. Но народ, толпившийся за воротами, завидев идущих к ним мужчин, вдруг почувствовал прилив сил и поднял невообразимый крик.

Недучин, стоявший в воротах, пропустил, как распорядился фельдфебель, всех мужчин, и они тут же смешались с толпой на улице.

Он не совсем понимал, в чем дело, но общее возбуждение передалось и ему. Он беспокойно оглядывался по сторонам и, скорее подбадривая самого себя, говорил сквозь зубы, обращаясь к толпе:

— Ну-ну, тихонько, не толкайтесь! Давай расходись по-хорошему! Эй, ты там, замолчи, пока добром тебе говорю!

И люди бы действительно разошлись, но толпа за воротами не двигалась и задерживала их. Тут снова всех охватила какая-то лихорадка.

Женщины кричали своим мужьям:

— Не отпускайте Остою!

— Они изобьют их!

— Не отдавайте их!

И толпа снова устремилась к воротам. Фельдфебель кричал со двора:

— Недучин, не пускай их сюда! Гони этих скотов!

— Сам ты скот, осел жандармский! — кричала пожилая женщина в желтом платке, съехавшем ей на плечи.

— Не орите и расходитесь, пока вам по-хорошему говорят! — теснил их Недучин, обеими руками сжимая винтовку.

— Недучин, не подпускай их близко! Drei Schritt vom Leib!

Недучина трясло.