Велько Петрович - Избранное

— Ну, что я говорил? Зря я это затеял?

В соседней комнате лопались от смеха цыгане и служители. Туна, принесший свежий кофе, должен был зажать рукой кривившийся от смеха рот. Но лишь только глаза его встретились с помутневшим темным взглядом Бабияна, с лиц обоих смех точно рукой сняло.

— Вот, светлейший, — крикнул Бабиян серьезно, — наш брат хуторянин все умеет — и лаять мастак, и с людьми поговорить не промах!

Жупан, уловив в этом выпаде начало неприятной фазы опьянения Бабияна, подозвал Туну и велел как-нибудь вывести Бабияна и проводить до коляски. Сам же набил его карман сигаретами, сигарами, конфетами — «детям» и даже сунул бутылку ракии на дорогу и домой — сыновьям. Гости попрощались с ним, каждый за руку, а жупану все же не удалось избежать поцелуя. Когда за Бабияном захлопнулись двери, хозяин с ухмылкой пожал плечами:

— Вот так-то лучше. Мужик есть мужик, меры не знает! Но разве он не великолепен?!

По дороге ни Туна, ни Бабиян ни словом не обмолвились об обеде и увеселении. Крепкий старик, выйдя на воздух, собрал все силы, чтобы шагать прямо и уверенно. Стипан и Аница усадили его в коляску, делая вид, будто не замечают, что старик пьян. В дороге он привалился к плечу Аницы и сладко заснул. Дома его встретили так же, как и проводили: из коляски приняли, словно бы он фарфоровый, по очереди подходили целовать руку.

— Что нового?

— Билка отелилась. Телочкой!

Бабиян улыбнулся.

— Счастливый день.

Больше он не сказал ни слова, но все поняли, что у жупана батя удостоился высокой чести.

Он разделся, умылся, надел будничное, обошел службы, осмотрел, все ли в порядке, и, заказав на ужин маринованных огурцов и перцу, улегся и по-хозяйски захрапел.

Солнце пригревало все сильнее и дольше, и под его лучами менялся облик земли. Не прошло и недели со дня возвращения Бабияна из города, как однажды после полудня, когда хозяин в глубине двора присматривал за постройкой нового загона, точно по команде, залаяли собаки, предводительствуемые Куцей, которая, остервенело скаля зубы, кидалась на забор. Обернувшись, Бабиян увидел над забором зеленые охотничьи шляпы, украшенные тетеревиными перьями, и дула двустволок. Подбежала Аница — руки в мыльной пене — и встревоженно зашептала:

— Батя, господа какие-то вас спрашивают!

— Уйми собак, пусть войдут! — невозмутимо сказал Бабиян, не удивившись и не сдвинувшись с места.

— Фу, Куцая, пошла под телегу!

Все засуетились, раздались крики, в собак полетели комья земли, заскрипели ворота. К Бабияну примчался взволнованный Стипан:

— Батя, господин жупан с господином депутатом приехали!

Бабиян обернулся; увидев гостей, подавил в себе приятное недоумение и спокойно приказал:

— Пускай женщины откроют залу, уберут там, накроют стол, принесут вино, ветчину, яичницу, огурчиков да пусть прихватят сразу же пару цыплят на гуляш! А ты, Стипан, вынеси-ка мне сюртук. — И, не торопясь, двинулся навстречу гостям. Те же взяли гончих на поводок, потому что хозяйские собаки негостеприимно рычали из-под амбаров на этих элегантных, но, по их мнению, дегенеративных горожан, а аристократы, опустив длинные шелковые уши и высунув красные языки, сдержанно поворачивали свои трепетные мокрые черные морды то в сторону господ, то в сторону полураздетого «мужичья», будто спрашивая: «И чего мы с вами здесь не видали?»

— Кого я должен возблагодарить за высочайшую честь, которую вы оказали хутору Липоженчича? Добро пожаловать! — Бабиян протянул руку обоим. — Милости прошу отдохнуть и перехватить чего бог послал. Не обессудьте, так вдруг нелегко угостить таких больших господ, но для охотников на хуторе всего найдется вдоволь! — Бабиян улыбнулся и, остановившись, не глядя, сунул руки в сюртук, поданный Стипаном.

— Это ты мудро сказал, батя Бабиян… А мы вот пошли на зайца, ну, а раз оказались тут, я и говорю, давай оставим лошадей в лесочке, а сами завернем к моему доброму приятелю Бабияну.

— Хорошо сделали… Так кони в лесочке, говорите?.. Ну, заходите в дом, я следом! Стипан, на одно слово!

Зашуршали юбки — женщины разбежались кто куда, В зале уже все было готово. Магда, в новом корсаже, ставила на стол вино, а в глубине двора беспокойно кудахтали куры, пищали цыплята — не прошло и минуты, как во все стороны летели перья, а около кухни суетились кошки.

Разумеется, жупан предпринял этот визит не без задней мысли. Выборы на носу, и оппозиция получила бы смертельный удар, склони он на сторону правительства Бабияна Липоженчича, за которым потянулись бы все буневские хозяева, а голытьба по мадьярской конституции вообще не голосовала. Жупан уже давно заприметил Бабияна и, несмотря на то, что был наслышан о его упрямстве, верил в успех своего замысла. Но встреча, надо сказать, несколько удивила его.

Господа изумлялись количеству строений, городской мебели, хотя и не могли сдержать улыбки при виде давильного пресса и вожжей; они хлопали Бабияна по плечу, и тот самодовольно ухмылялся.

— Милости прошу перекусить, а потом пройдем по усадьбе — посмотрите мое хозяйство, а там и ужин поспеет.

Жупан думал про себя: старик явно избегает серьезного разговора и делает вид, что подлинная цель визита его не интересует. Черт побери, кто бы подумал, что этот сиволапый — такая бестия!

Посмотрев за столом прямо в глаза Бабияну, жупан встретил по-детски простодушный взгляд, в котором не было даже намека на какие-либо воспоминания. Он обращался к жупану на «ты» с такой непринужденностью, точно они были друзьями с самого детства. Теперь жупан надеялся только на время и вино. Но чем больше Бабиян пил свое вино, которое «словно мать родная и ударяет в ноги, а не в голову, как и повелел бог», тем неприступнее становился. Казалось, сок родной земли и родного солнца вливал в его кровь землепашца гордое сознание собственной непоколебимости и извечной крестьянской независимости. Любую похвалу он принимал как должное и тут же, бахвалясь, сам прибавлял к ней с три короба.

Скоро они поднялись из-за стола, и Бабиян повел гостей показывать свои владения. Он шел впереди, опираясь на толстую суковатую палку. Глядя на него, высокого, осанистого, плечистого, краснощекого, уверенно разбивающего палкой комья черной земли, топчущего выползших на дорогу гусениц и медведок, господа чувствовали себя странно потерянными, прямо-таки зелеными юнцами рядом с этим мужиком, длинная тень которого падала на них. Бабиян привел гостей на холм, на вершине которого еще отец его поставил огромный дубовый крест; сейчас он был сплошь в трещинах, но все еще крепкий. Отсюда, поводя палкой, он очертил границы своих владений.

— Вот, смотрите, от лесочка до дороги и от дороги до самых груш, вон тех, а оттуда вон до кукурузы Жиги Турецкого — это все мое.