Велько Петрович - Избранное

— А поп-то сербский недурственно говорит!

Но бритый поп был более дисциплинированным и, хотя и ему пришлась по душе речь брата во Христе, он многозначительно поднял лохматые брови и шепнул:

— Берегись византийского!

Бабиян не понял мудреного слова, но понял, что восторгаться не следует.

Сербский поп, разумеется, ничего не добился. Оппозиция бросала на него ледяные взгляды, а кто-то из правых выкрикнул:

— В протоиереи не выбрали, вот и распинается!

Правительству было выражено доверие.

Наконец все поднялись. Туна протолкался к Бабияну, протянул ему большой кусок плотного картона с цветным изображением святого Павла с гербом Бачбодрошской жупании и, чтобы не ставить его в неловкое положение, шепнул:

— Кум Бабиян, пресветлый приглашает вас на обед. Приходите вместе с благочинным, они тоже приглашены.

Бабиян кивнул головой, сделав вид, что вовсе не обрадован этим пусть даже несколько запоздалым приглашением. В его глазах именно последнее обстоятельство делало приглашение особенно почетным. Жупан всегда созывал гостей по определенному распорядку. И ни один человек не бывал у него два раза подряд. Бабиян, следовательно, составил исключение.

Неприглашенные выходили, продолжая политические споры или договариваясь, когда и в какой кофейне встретиться. Начиналась самая приятная часть подобных собраний. Человек двадцать осталось, все вместе они должны были пройти на половину жупана. Бабиян сгорал от желания показать всем, что и он находится в числе приглашенных. Он шумно распрощался со своей компанией, просил передать «детям», чтоб обедали только у Бутковича и там же ждали его возвращения с обеда у жупана. Затем он подошел к отцу Блажо. Говорить он мог лишь с ним, да еще с боджанским игуменом и двумя-тремя адвокатами-сербами, но те затараторили с кем-то по-мадьярски.

— И вы приглашены на обед, благочинный?

— Много наслышан я об этих знаменитых жупановских обедах!

— Что и говорить! Я прошлый раз у него обедал, — вскользь ввернул Бабиян.

Отец Блажо поднял брови, внимательно поглядел на Бабияна и с откровенной усмешкой произнес:

— Как ты только веру не переменишь, раз ты в такой милости?

Бабиян, почти польщенный, презрительно отмахнулся:

— Мы и без того друзья!

За гостями пришел секретарь, а в дверях квартиры их встретил сам жупан. Он пригласил депутатов в гостиную, каждому пожал руку, для каждого нашел любезное слово. Бабиян растерялся. Он страшился ступить на зеркальный паркет, его приводила в смятение необходимость топтать смирненские ковры. У стен навытяжку стояли стражники, но с пустыми руками. В прошлый раз они разносили пиво и закуску. А когда люди заняты едой и питьем, все легче. Но вот подошел и его черед здороваться с жупаном. Тот не только пожал ему руку со словами: «О, мой батя Бабиян!», но обернулся ко всему обществу и, улыбаясь, объявил:

— Вот, господа, мой самый опасный политический противник! — И, снова обратившись к Бабияну, продолжал по-буневски с мадьярским акцентом: — Я говорю, что вы мой самый главный противник в политике и самый лучший друг…

— Боже сохрани… это да… — запинаясь и покраснев от волнения, пролепетал Бабиян под общее веселое оживление.

Жупан подхватил под руку правительственного депутата и в прекрасном расположении духа сказал:

— Vous le verrez, il est drôle, très amusant ce type-là! Quel appétit de diable! [28] Вы увидите его, очень забавный тип! А какой дьявольский аппетит! (франц.)

Пока рассаживались за столом, сервированным на двадцать две персоны, и кое-кто еще искал карточку со своим именем, жупан, по-прежнему «шармантно шаловливый», попросил главного нотариуса уступить свое место Бабияну, чтобы тот, сел рядом с ним. Бабиян смущенно замер в предвкушении новой чести, которую оказывал ему жупан, и совсем растаял от счастья, когда жупан обнял его за плечи и усадил около себя. Едва архимандрит и аббат, занявшие места в центре широкого стола, безмолвно благословили трапезу и перекрестились, едва заскрипели стулья, в зал вошли шесть голубых стражников. Один на серебряном подносе нес пиво в тонких запотевших стаканах, двое других — двух желтых куриц на белых салфетках, остальные разносили бокалы. Жупан повел бровью, и одну курицу поднесли архимандриту, а другую — Бабияну.

Архимандрит читал венгерские газеты, в которых регулярно и подробно описывались аристократические обеды во дворце и в высшем свете и сообщалось обо всем новом в этикете. Курица в салфетке не смутила его, но он с интересом ждал, как примется за нее Бабиян. Да и все глядели на него. Никто из гостей ему не сочувствовал. Большие господа любят подобные шутки, а те, что помельче, радовались, что не им первым ступать на тонкий лед. Всеобщее внимание не сконфузило Бабияна, он даже не заметил, что господа еле сдерживают смех. Желтая курица в салфетке, поднесенная ему служителем с холодной услужливостью евнуха, поразила его. Почему эту проклятую вареную курицу подают не на блюде? Решительно схватив вилку и нож, он принялся терзать обернутую серебряной бумагой ногу курицы. В то же мгновенье раздался хохот, немилосердный, неистовый хохот, сотрясавший, точно квашню с кислым тестом, даже богоугодное чрево отца Блажо. Только тут Бабиян заметил, что курица сырая. Он вытер рукавом пот со лба, поставил локти на стол, поднял вилку и нож с видом капитулирующего солдата и сам засмеялся.

— И это называется господское угощенье?! Ну не дьявол ли вы, светлейший?

Жупан, в приступе смеха выронивший из глаза монокль, обнял старого крестьянина, взял его, как ребенка, за руки, разоружил и, сунув ему в правую руку перламутровую лопаточку с серебряной ручкой, захватил ею из разверстого брюха курицы икру.

— Не сердись, батя Бабиян, это так подается. Намажь на хлеб и ешь. Вещь полезная. Особенно для пожилых людей. Старуха твоя сегодня не нарадуется!

Господа помельче наконец с облегчением засмеялись, а те, что поважнее, объяснили, что это вовсе не курица, а каплун и что в Вене в последнее время так подают икру. Бабияну икра не понравилась, но он ел, и не потому, что проникся сознанием ее полезности, а потому, что не знал, чем еще заняться, да и, кроме того, смешить господ ему не представлялось обидным. Что ни говори, а быть принятым в этом обществе немалая честь! Гримасы его вызывали смех; ободренный успехом, он поднял пустой стакан из-под пива, и сам жупан налил ему белого бадачоньского вина.

— Не пиво, к икре идет только белое вино!

— Можно и вино! — сказал Бабиян под веселые возгласы одобрения.

Все потянулись к нему чокаться.

В том же духе продолжалось и дальше. «Фогаша» (крупного зубатого судака из озера Балатон) он начал было резать поперек, в теплый слоеный торт с кремом яростно воткнул вилку и хотел целиком отправить в рот, жаркое порезал на мелкие кусочки, хотя у самого рот был полон зубов. Жупан то и дело поправлял его и подсказывал, что доставляло ему огромное удовольствие.