Ивайло Петров - Избранное

Станиш нажал на дверную ручку, дверь отворилась, и он вошел в комнату секретарши. Дафи не было, но на спинке стула висел жакетик от ее костюма. Он погладил его рукой, и его обдало таким жаром, что грудь, плечи и спина взмокли, словно кто-то окатил его ковшиком горячей воды. Это был приступ отчаяния, потому что до сих пор, хотя он собственными глазами видел, как задергивали шторы в директорском кабинете, он все еще надеялся застать жену на рабочем месте. Но до полного отчаяния оставалось еще два шага: если дверь кабинета заперта, значит, они там, если не заперта… Нетрудно представить, как Станиш поднял руку и легонько постучал в массивную дубовую дверь. Постучал раз, другой, третий… Сначала суставом согнутого пальца, потом ладонью, потом кулаком… Если ритмичные, нарастающие удары тамтама воспламеняют кровь туземцев, то удары в дверь пробудили в душе Станиша атавистическую ярость. И, как часто случается с добрыми и деликатными натурами, он уже не смог ее обуздать. Его отчаяние превратилось в яростное безумие. В углу комнаты стоял железный прут с крючком на конце, которым Дафи открывала и закрывала верхнюю часть фрамуги. Станиш схватил его и принялся изо всех сил лупить в дверь.

— Открывайте! Не то я выломаю двери и убью вас! — кричал он.

Считанные минуты любовных встреч приучили Дафи одеваться по-военному. В одну секунду она была готова, раздвинула шторы и повернулась к Маврову.

Здесь я попросил бы вас быть внимательными, чтобы не упустить ни малейшей подробности. Тысячи любовников попадали в капкан, так что ситуация сама по себе не нова, но она играла и играет решающую или, как говорили в старину, «роковую» роль, а потому представляет для нас интерес. Опасность ходит за любовниками по пятам, у них наготове сотни планов ее предотвратить, и они всегда перед лицом ее впадают в страшную панику. Угодив в ловушку, любовники или гибнут, или соединяются навеки, или навсегда расстаются. Если верно, что в такие критические моменты проявляются подлинные качества человека, тем более влюбленного, то настал момент, когда мы сможем наконец разобраться, действительно ли Дафи любила Маврова, а если любила, то за что, и тем самым удовлетворить любопытство всех рабочих и служащих нашего предприятия.

К сожалению, в этот критический момент героиня молча смотрела в глаза героя, вернее, пыталась в них заглянуть и не могла, потому что при каждом новом ударе в дверь герой вздрагивал, отступал на шаг, хватал какой-нибудь предмет, чтобы защитить себя, и тотчас клал его на место. Наконец его спина уперлась в стену; белый как полотно, он схватился за голову, озираясь по сторонам, отыскивая щель, куда можно было бы забиться, но, не найдя ее, бессильно уронил руки и рухнул на диван. Дафи, тщетно пытавшаяся заглянуть в глаза возлюбленному, подошла к нему, шепнула что-то на ухо и вышла на балкон.

Когда-то здание, в котором размещается наше предприятие, было простым жилым домом. В гостиной одной из квартир был устроен директорский кабинет, а в кухне другой квартиры — комната для секретарши. И гостиная, и кухня имели балконы, перила которых были украшены гирляндами железных цветов. Балконы эти находились на расстоянии метра друг от друга, а между ними шел небольшой выступ в кирпичной кладке. Дафи перелезла через перила директорского балкона и ступила на выступ, держась руками за чугунную гирлянду, чтобы спустя минуту оказаться у себя в комнате. Она много раз мысленно проделывала этот путь.

Мавров, оправившись, насколько это было возможно, подошел к двери и, прикинувшись, будто лег немного отдохнуть, крикнул, чтобы подождали, пока он наденет ботинки.

— Ах, это вы! — сказал он, отперев дверь. — Что случилось? Почему вы кричите и ломитесь ко мне в кабинет?

— Моя жена…

— У себя…

— Ее нет…

— Значит, обедает!

— Посмотрим!

— Прошу…

Пока они вели этот ультрасовременный диалог, равный обмену выстрелами на дуэли, Станиш, нагнувшись, посмотрел под диван, потом под письменный стол, открыл книжный шкаф, выдвинул даже ящики… Наконец выглянул на балкон. И точно так же, как только что удары в дверь пробудили в его душе дикую, неукротимую ярость, так безрезультатные поиски жены вызвали в нем лихорадочное, безудержное ликование. Резкая смена этих противоположных чувств истощила его, и он тихим, дрожащим голосом стал просить у Маврова прощения.

— Умоляю, простите меня! — И он с такой силой грохнулся на колени, что половицы под толстым ковром взвизгнули. — Я оскорбил вас! И все из-за того, что я люблю жену… Люблю, но не умею это выразить… не умею! Я знал, что она не виновата, что она чиста… Знал и сомневался. Потому что у меня самого грязная душа… грязная и подлая. Как я мог ее заподозрить!..

Впервые раскрыв душу перед посторонним, Станиш все больше и больше распалялся, пьянел от своего откровения и, продолжая стоять на коленках, сбивчиво и торопливо рассказывал Маврову о своей любви к жене. А наш директор, только что избежавший смертельной опасности, молча взирал на него, все еще не веря в счастливый исход. Однако ему потребовалось ничтожное количество времени, чтобы понять, что у молодого человека не все дома, и самоуверенность вернулась к нему с той же быстротой, с какой еще совсем недавно его покинула. Теперь ему следовало выставить ревнивого мужа, пока не пришел кто-нибудь из сослуживцев, и Мавров сказал Станишу, чтобы тот уходил. Сказал это добрым, но не терпящим возражения голосом, как исповедник говорит заблудшей овце: «Встань, сын мой, и иди с миром, ибо я отпускаю тебе грехи твои». Станиш молча поднялся с колен и, выйдя из кабинета, шатаясь, побрел искать жену где-нибудь в столовой…

А Дафи лежала мертвая внизу, на тротуаре.

Понимая, что рано или поздно она попадет в такую ситуацию, Дафи тщательно изучила возможность перебраться с балкона на балкон — как мы уже говорили, расстояние между ними было около метра. И, вероятно, она проделала бы это в одну минуту, но… Именно тогда, когда она, стоя на выступе и держась за перила, собиралась ступить на свой балкон, взгляд ее упал вниз, и там, на тротуаре, она увидела троих мужчин. Испугавшись, что они заметят, как она, подобно лунатику, ходит по карнизу третьего этажа, и подымут крик, она поспешила и, оступившись, повисла, держась руками за перила балкона. Мужчины прошли мимо, даже не взглянув наверх. Она попыталась было подтянуться на руках, помогая себе коленкой, но листья железного клевера острыми краями впились в ладони, и по рукам Дафи потекла кровь.

Печальный случай, но, увы, банальный, и ваш покорный слуга не стал бы вам его рассказывать, если бы для всех нас не осталось загадкой, почему Дафи не позвала на помощь. Ведь она минут пять провисела на балконе. Потому ли, что любила Маврова и, увидев в столь решительный для ее любви момент, насколько он труслив и ничтожен, потеряла интерес к жизни, или же у нее не хватило смелости предстать в таком жалком виде перед мужем, который — она это знала — безумно ее любит?