Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Все, что барон чувствовал и переживал в былые времена, он помнил. Картины былого вставали порой так отчетливо, что люди, находящиеся в спальне, смешивались с его воспоминаниями, и больной впадал в легкое забытье, где все было подернуто как бы легким инеем. Но чаще всего старый барон ощущал огромную дыру, находившуюся за киотом, которая вела под землю. Но об этом он никому не говорил. Эта дыра была похожа на пасть дракона. Между оскаленными зубами в этой пасти сновали то туда, то сюда домница Наталия, Буби, Янку Урматеку, доктор Сынту, сиделка, а вместе с ними какие-то дети, парни и девушки в легких широких одеждах разных цветов, которые подавали знаки, понятные только одному барону. Это были события всей его жизни, воскресшие ради него. Они скользили между близкими ему людьми, смешивались с ними и прощались с бароном. Беспокойно двигаясь, все они время от времени поглядывали на огромные, словно луны, красные глаза дракона. Оттуда должно было появиться что-то такое, что ожидало в первую очередь барона Барбу. Постепенно это кишение стало упорядочиваться: люди сосредоточились в одной стороне, воспоминания — в другой, как будто больной со всем, что было в нем, раздвоился перед Страшным судом, который он с детских лет видел в своих имениях на стенах всех церквей, возле которых он играл, любил, мужал.

Бал, куда во что бы то ни стало стремилась попасть Катушка, был одним из бесчисленных маскарадов, который устраивало благотворительное общество великосветских дам города Бухареста. Там собиралась самая избранная публика, потому что входные билеты стоили очень дорого, и сам бал происходил в Национальном театре. Зал и сцена были соединены между собой, и таким образом получалось огромное помещение. С балконов всех ярусов спускались дорогие ковры, а ложи бенуара бархатными и шелковыми драпировками были превращены в гроты. В одном месте Овидий из пьесы Александри торговал шутливыми двусмысленностями, напечатанными на белой и голубой атласной бумаге, в другом мрачный Гамлет предлагал сигары, доставая их из фарфорового черепа. Лениво и важно прохаживались господа в специально сшитых фраках с черными галстуками, не снимая ни в зале, ни в курительной комнате цилиндров и не выпуская из рук тростей с золотыми набалдашниками. Согласно давнему обычаю, установившемуся, как говорили сведущие люди, в те времена, когда носили треуголки с перьями, в светском обществе, где не разрешалось здороваться с незнакомым человеком, как только надевались маски, никто не был обязан соблюдать никакого этикета. Пользуясь этим, мужчины рады были высказать дамам, которых легко было узнать, все, что они чувствовали или думали о них, а дамы были счастливы выслушивать всяческие дерзости и непристойности от знакомых и незнакомых. Этим неписаным законам маскарадов светское общество подчинялось с бо́льшим удовольствием, чем каким-либо другим. Было уже за полночь, когда Гунэ и Журубица приехали на бал. Перед входом в два ряда стояли любопытные, рассматривая костюмы. Обойдя вместе огромный зал, Журубица решила, что им лучше расстаться, чтобы их не узнали. Когда Гунэ удалился, Журубица с удовольствием посмотрела на молодого человека издалека: очень ему шел костюм черта. Красное трико плотно обтягивало высокую, стройную фигуру, так что видны были упругие мускулы. Пелерина подчеркивала широкие плечи, а маска как бы приглашала скакать и резвиться. Женщина тут же подумала: до чего же Буби тяжелый, ленивый и своими капризами всегда ей мешает всласть повеселиться. Журубице вдруг захотелось быть с этим молодым человеком, пусть хоть тайком, но приласкать его. Гунэ исчез в толпе, и Журубица тоже закружилась среди масок, которые то о чем-то спрашивали ее, то смело подталкивали локтем. Рядом с ней было то домино, то рыцарь, то прекрасно сшитый фрак, облекавший седого мужчину. Восхищенная ярким светом, пестрыми красками, Журубица, однако, не плыла по воле волн. Она кого-то искала, пытаясь угадать нужного ей человека среди столпотворения самых различных костюмов.

Она знала, что этот бал-маскарад — развлечение великосветское. Попасть на него было честью. Так что вполне вероятно было встретить здесь прокурора Ханджиу. Как умная женщина, к тому же с острым чутьем, Журубица угадала склонность прокурора к светским развлечениям, сочетающимся с полезными встречами. Угадать это ей помог короткий рассказ про ухаживание за Амеликой. Человек, стремящийся во что бы то ни стало упрочить свое положение и создать соответствующую этому положению семью, как полагала Журубица, не должен был пренебрегать балом-маскарадом, где, несмотря на всю его несерьезность, можно было встретить будущего тестя или какого-нибудь более дальнего родственника со стороны будущей жены, которые смогут оценить жениха с двух сторон: и как человека веселого, и как человека, принадлежащего к хорошему обществу.

Катушка стояла в углу и мучительно гадала, в каком костюме явится на маскарад Ханджиу. Сначала ей пришло в голову самое простое: во фраке. Но вскоре она поняла, что ошибается. Нет, прокурор, которого столько причин могли побуждать явиться на бал-маскарад, не упустит возможности все видеть, за всем наблюдать, оставаясь неузнанным под маской. Потом она сообразила, что будь Ханджиу в одной только маске, его легко было бы узнать по фигуре, невысокой и полной. Значит, если он действительно здесь, на балу, он должен быть переодетым. И тут Журубица окунулась в бесконечный водоворот незнакомых людей в самых причудливых костюмах.

Издалека доносилась музыка, но из-за тесноты почти никто не танцевал: не было места. Люди довольствовались тем, что развлекались, разговаривая, прохаживаясь и толкаясь. Встречались и более отважные парочки, которые целовались по углам или привязывали себя друг к другу серпантином, подбирая его с полу. Конфетти сыпалось дождем. Веселая толпа, опьяненная свободой, развлекалась как могла. Только один человек, одетый в слишком узкий для него костюм, отчужденно стоял возле одной из лож и смотрел по сторонам. Руки он сложил на груди, короткие рукава его жупана съехали почти до локтей, отчего его торжественная поза выглядела весьма забавно. А изображал он благородного и сурового гетмана, как бы сошедшего со страниц старинных летописей. Выпятив грудь и откинув назад голову, он как бы олицетворял славу и справедливость. Казалось, что не костюм, а сам человек возник из былых времен и из другой страны. Однако не по гордой позе, а именно по костюму, который готов был лопнуть на пухлой фигуре, Журубица узнала прокурора Ханджиу.

Втянув голову в гофрированный и накрахмаленный воротник клоунского костюма, она подошла к гетману и вызывающе посмотрела на него. Повернувшись на каблучках, Журубица коснулась гетмана пальчиком, потом потрогала кривой кинжал, торчавший из-за красного пояса, который стягивал гетманский пухлый живот, и проговорила писклявым голоском: