Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

Журубица подняла бокал за прокурора и за лучшие времена, когда восторжествует законность и не будет больше взяточничества. Она выпила за справедливость, которую установит этот редкостный и неподкупный человек, которому нужны лишь благоприятные условия, чтобы все оценили его по достоинству. Честолюбивый молодой человек был поражен в самое сердце. Ему по-прежнему хотелось как можно скорее покинуть бал, но уже не просто с желанной женщиной, а с человеком, который поддерживает и воодушевляет его. Понимание и восхищение Катушки воспламенили прокурора. Для Ханджиу не было большего счастья, чем когда лестно отзывались о нем и превозносили его.

— Нужен только предлог, самая малость, и ты своими достоинствами удивишь Бухарест! — заявила она, еще больше разжигая честолюбивые мечты прокурора.

— Готов поверить, что ты права! — меланхолически отозвался Ханджиу. — Но где найдешь этот предлог? Все наши судебные дела такие пустяки — не за что зацепиться. И мошенничая, люди стараются соблюсти законность. Что же касается политики — то тут все покрывают друг друга.

— А что ты скажешь, если в руках у тебя окажется ниточка, которая свяжет и то и другое? — спросила Катушка.

— Скажу, что мне повезло! — поспешил ответить прокурор, недоумевая, что бы это могло значить.

— А что, если этот счастливый случай выпадет тебе именно здесь, сегодня вечером, когда ты меньше всего его ждешь?

— Я бы сказал, что это невозможно! — разочарованно отозвался Ханджиу, припомнив, с кем имеет дело.

Он вновь наполнил бокалы шампанским и, набравшись смелости, попытался ее поцеловать. Но Катушка меньше всего, казалось, была расположена к поцелуям. Она отвернулась и отодвинулась от Ханджиу. Осторожно расстегнув свой клоунский балахон, она извлекла спрятанную на груди узенькую бумажку и, взяв ее двумя пальцами, подняла над бокалами.

— Если бы я не встретила тебя сегодня здесь, завтра я пошла бы в суд. Ты принял бы меня, не правда ли?

Прокурор вздрогнул от удивления.

— Что это такое? — спросил он, подозрительно глядя на Журубицу.

— Донос! — просто ответила она.

Ханджиу протянул руку. Журубица прижала к груди бумагу.

— Нет! — сказала она. — Время еще есть. Сейчас, когда ты не знаешь, о чем и о ком идет речь, ты можешь еще подумать! Ты можешь притвориться, что ничего не видел, и бумага исчезнет!

Вновь расстегнув пуговицы, Катушка сделала вид, что прячет бумажку. Заинтригованный прокурор настаивал:

— Если это что-то серьезное, покажи мне.

— Это направлено против весьма значительного лица.

— Ну и что!

— Дело сложное.

— Тем лучше!

— Имей в виду, это опасно! — нежно пропела Журубица.

— Опасность — мой хлеб, тем он и интересен, — торжественно провозгласил прокурор, вновь принимая напыщенный вид, соответствующий его служебному положению. Что-то ему говорило, что Катушка не лжет и ему на долю и впрямь выпало не совсем ординарное дело.

— Возьми! — Она протянула ему сложенный вчетверо листок. — Воспользуйся своим счастьем!

Прокурор развернул листок и с жадностью прочитал. Потом посидел задумавшись и проговорил:

— Это старая история! А разве все так и было?

— Ты еще сомневаешься? Ведь там подпись!

— Кто он, этот Иванчиу П. Кристу? Адрес есть! Но он что, действительно существует?

— Можешь убедиться, когда захочешь. Это старый, уважаемый торговец! Я его знаю лично.

Журубица с улыбкой смотрела на Ханджиу, который никак не мог оторваться от кривых, расползающихся в разные стороны строчек.

Бал кончился, пора было по домам. Хотя прокурор несколько раз целовал Журубицу в плечо и она благосклонно принимала его ухаживания, в конце концов она ускользнула от него и, отыскав Гунэ, затерялась с ним в толпе.

С того самого вечера, когда все тот же Александру Ханджиу рассказал о встрече с семейством Урматеку на балу в королевском дворце, Катушка не находила покоя. Живя с Буби, Катушка мало-помалу стала глядеть вокруг совершенно иными глазами, и минувшее, которое она понимала на свой особый лад, тоже предстало перед ней совсем в ином свете. Именно теперь она и стала сожалеть о своей связи с Урматеку и о том, что длилась она так долго. Ведь это были лучшие годы ее юности. И сама она была доброй, скромной, доверчивой. Хотя с тех пор миновало много времени, ее все еще бесило, что Янку так и не оценил ее по достоинству. Он постоянно давал понять, что она всего лишь любовница, а потому недостойна уважения, каким пользуется жена. И это тем больше злило Журубицу, чем несомненнее для нее было, насколько она сама умнее и рассудительнее кукоаны Мицы. Потом рядом с ее смертельным врагом появился второй — подросла Амелика, вылитая мать, только еще суровее. Замкнутая, недалекая, несмотря на юность даже не помышляющая о любви, Амелика и вовсе была лишена всякой снисходительности и понимания. Ее детская дружба к Журубице неожиданно резко сменилась ненавистью. Почувствовав, что между ее отцом и Журубицей отношения какие-то особенные, она воспылала к ней ревностью, стала всячески ее преследовать и ей досаждать. Не было случая, чтобы Амелика, узнав, что Катушке удалось умолить Янку взять ее с собой на прогулку, не оказывалась в коляске рядом с отцом. Продолжайся их связь с Урматеку и дальше, думала Журубица, не миновать бы ей скандала и позора на весь околоток. И особенно остро чувствуя это именно теперь, Журубица ничего не могла простить Амелике. А то, что Амелика по-прежнему терпеть не могла Журубицу, доказывало их столкновение в мастерской у модистки мадам Бланш. Более того, день ото дня вражда их укреплялась и углублялась. Журубица не сомневалась, что Янку, подзуживаемый женой и дочерью, чинит ей всяческие препятствия, настраивая против нее барона и Буби. С той поры, как они познакомились с Буби, она так и не переступила порога их дома. И в упорном нежелании Буби знакомить ее с отцом — что могло бы возыметь кто знает какие последствия — Журубица видела все те же женские козни.

Поэтому ее тревожило и раздражало все, что она слышала о своих врагах. Когда, к примеру, она узнала, что Янку купил поместье в Бэлэшоень, она целый месяц отказывала себе в платьях, шляпках и побрякушках, на которые обычно швыряла деньги не считая. Она сделалась прижимистой, как в бытность свою с Урматеку, хотя и упоминала на каждом шагу:

— Сегодня видела зонтик с коралловой ручкой. Прелесть! Кружева — как пена! Но я не купила! — говорила она тоном благоразумной девочки. — Деньги дороги, они для другого пригодятся.

В это время она тратила деньги чрезвычайно благоразумно и осмотрительно, простодушно давая понять Буби, что все случившееся — их общее несчастье.

Но в один прекрасный день она заявила, что и ей бы хотелось иметь собственное поместье, пусть самое что ни на есть маленькое. Крохотный виноградник или небольшой сад, но записанный на ее имя. А когда Буби объяснил, что вся недвижимость принадлежит его отцу, старому барону, и что он, Буби, не может дать ей больше того, что дает, и что промотали они уже целое состояние, Катушка вмиг позабыла о своих стараниях завоевать доверие и уважение Буби, охваченная жадностью, боясь остаться ни с чем, презрительно заявила: