Ион Садовяну - Конец века в Бухаресте

— Здравствуй, маска!

Надменный и одинокий гетман почувствовал себя чуть ли не оскорбленным. Он шагнул в сторону и замешался бы в толпе, если бы паяц не следовал неотвязно за ним. Видя, что гетман пытается ускользнуть, Журубица решилась приподнять на мгновение маску и шепнула прямо ему в лицо:

— Добрый вечер, господин прокурор.

Эта встреча была для Ханджиу совершенно неожиданной. За столом, в тесном кругу друзей Буби Барбу прокурор считал Журубицу чуть ли не личным врагом, мешавшим ему войти с Буби в более тесный контакт и воспользоваться им для установления связей в тех кругах, куда был вхож молодой барон. Поэтому он и не стремился к более непринужденным отношениям с ней, что было бы для молодых людей естественно. Но в этом зале женщина с влажными улыбающимися губами, от которой веяло ароматом цветов и плоти, показалась ему соблазнительной. Когда Катушка заявила вдобавок, что Буби не пожелал прийти на бал, и не без умысла сообщила, что и Ликуряну оставил ее в одиночестве, отправившись пытать счастье с какой-то маской, Ханджиу и решил, что этот вечер они проведут вместе. Журубица радостно улыбнулась, и они покинули зал, поднявшись по широкой лестнице наверх, где и уселись за столик в глубине курительной комнаты. На этот раз прокурор изменил своей обычной умеренности и заказал шампанского. Подняв высокие тонкие бокалы с холодным пенящимся вином, они чокнулись и пристально посмотрели друг другу в глаза. Принимаясь за вторую бутылку, прокурор был уже необычно разговорчив. Подвинувшись вместе со стулом как можно ближе к Журубице, он разглагольствовал и жестикулировал, для вящей убедительности поглаживая время от времени сквозь пышные складки костюма округлое колено или полную икру женщины, которая нисколько не смущалась, а как бы поощряла к этому, закинув ногу на ногу.

Все рассказы прокурора были рассчитаны на то, чтобы поразить Журубицу. В первую очередь он посетовал на бедность и скудость бала, на котором они присутствовали. Много раз ему приходилось бывать на подобных балах. Но вот Журубице по-настоящему роскошных и элегантных балов видеть не доводилось. Естественно, что все чудеса, которые видел прокурор, происходили в Париже. Положительно, в этот вечер Катушка все больше и больше нравилась прокурору. Наконец-то он узнал ее! Им владело нетерпение, вспышка минутной страсти, когда человек, особенно молодой, готов отдать все, чтобы овладеть женщиной. Все поведение Ханджиу доказывало это, но только не слова. Несмотря на весь свой пыл, прокурор так и не нашел ни единого слова, чтобы выразить свои чувства — нежность или желание.

Ни рассыпаться в комплиментах, ни вскрикнуть от восхищения не мог прокурор Ханджиу: он ни на миг не забывал, кто он такой. Таким он родился, так был воспитан. О чем бы он ни говорил, он как бы повелевал Журубице восхищаться им и любить его. Разумеется, делалось это не прямо, а с помощью всевозможных историй, главным героем которых всегда был он. Он рассказывал, к примеру, как женщины, разговорившись с ним в поезде, забывали сойти на нужной им станции и продолжали ехать дальше; как одной немке он показывал Париж и потом никак не мог от нее избавиться, как по его совету одна певица выбрала себе костюм для бала в Гранд Опера и имела огромный успех, а за костюм получила приз. Рассказывая о своих приключениях — а их было множество и следовали они друг за другом без передышки, — Ханджиу то касался рук Журубицы, то поглаживал ее плечи. Катушка без стеснения принимала эти ласки, улыбалась и слушала прокурора, который не расточал комплиментов и не рассыпался в лести, как обычно бывает в подобных случаях. Несмотря на возбуждение, Ханджиу не мог забыть о том, что Катушка гораздо ниже его по положению и происхождению, что она всего лишь пустенькая бабенка без роду без племени, простенькая и неначитанная! И теперь, воспылав к ней страстью, Ханджиу никак не мог примириться с мыслью, что эта простушка вовсе не торопится отдаться ему. Свое желание он выражал жестами, но и только. Происхождение, воспитание и особенно должность прокурора препятствовали ему выражать свои чувства иначе. Это Катушка должна была понять и сама броситься ему в объятия!

А Журубица в это время все взвешивала. Она видела, что не ошиблась: рядом с ней сидел кичливый тюфяк, пылавший от любовной страсти, словно солома. Она уже давно предвидела это и была рада, что так оно все и вышло. Подобных людей, полных высокомерия и занятых только собой, когда они начинают сгорать от любви, легче обвести вокруг пальца (стоит только намекнуть, что они получат желаемое), чем какого-нибудь дикаря вроде Урматеку или сентиментального мечтателя наподобие Буби. Поэтому Катушка позволяла ласкать себя и даже потворствовала этим ласкам, чувствуя, что самое главное — это показать прокурору, как внимательно она его слушает, восхищается его рассказами и взволнована ими. Лишь изредка, когда прокурор готов был уже вскочить и покинуть с ней вместе бал, она охлаждала его пыл и говорила, томно растягивая слова: «Будь умницей!» Журубица не отталкивала Ханджиу, не сердила его, она только оттягивала время, потому что ей это было необходимо. Добиваясь своих целей, Катушка исподволь начала расточать похвалы прокурору. Все облекалось в форму робких признаний, которые она якобы долго хранила про себя и вот теперь, в этот вечер… Лесть, которую не желал признавать прокурор, теперь уверенно избрала его своей жертвой. Катушка начала с того, что узнала его по костюму. Такого человека, как он, просто невозможно представить в другом костюме! А как ему идет этот жупан! А как он на нем сидит! Потом она призналась, что ей хочется, чтобы вечера в доме Гунэ с угощением Буби длились до бесконечности, если на них присутствует он, Ханджиу. Вполне понятно, что при этом Катушка не забыла зло отозваться о двух приятелях, заявив, что Гунэ — вертопрах, а Буби — тряпка. Признав, что сама она женщина не великого ума и не слишком образованная, Катушка заявила, что обоих приятелей ничего хорошего в будущем не ждет. Тут она погладила руку Ханджиу, чтобы тот не потерял надежды на то, что желания его сбудутся. И этот ласковый жест, обещавший многое, и совершенно неожиданное суждение о будущности двух друзей, которое прокурор нашел весьма справедливым, еще больше укрепили его расположение к этой женщине. Журубица полагала, что чужая будущность, особенно если выставлена она в черном свете, вызовет его интерес, и была уверена, что намек на его собственное будущее распалит его воображение даже больше, чем возможность случайно коснуться ее груди или бедра, в чем она, собственно, ему не препятствовала.

Журубица почувствовала, что холодный сдержанный прокурор понемногу смягчается и оттаивает. Возбуждение, вызванное вином и присутствием женщины, боролось в нем постоянно со стремлением быть недоступным. Этого сухого и душевно скованного человека, который постоянно помнил, что он прокурор, не могли одолеть ни молодость, ни влюбленность. Но вот он поддался на сладкую лесть — и перед Катушкой был уже не просто влюбленный мужчина, но честолюбивый судейский чиновник, приятно изумленный тем, как глубоко понимает человеческую натуру эта, казалось бы, простенькая бабенка.