Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Вот так избавился табунщик от волков и зажил счастливо и беззаботно, — закончила свой рассказ Саран.

Энхэ удивленно взглянул на свою доху и спросил:

— Мама, тебе эту сказку папа рассказал?

— С чего ты взял?

— Это же про нашего папу. Ты рассказывала про трех волков, которых папа убил в прошлом году, а доха из твоей сказки — вот она… Ну ладно, расскажи еще.

Саран посидела немного молча и начала:

— Давным-давно…

Наши сани по-прежнему бесшумно скользят посреди бескрайней степи. Саран продолжает рассказывать сыну сказку…

Я снова стал пристально вглядываться в эту белоснежную ширь. Мне тоже хотелось услышать неизвестную доселе сказку, и я надеялся, что мне расскажет ее безлюдная степь.

У нее, должно быть, несметное количество сказок, но почему она не хочет рассказать их человеку? Может, время стерло все, и она позабыла свое прошлое? Возможно, что и так. И нет тут ее вины. А если бы все же напомнить ей ее тысячелетнюю историю, то она, наверное, рассказала бы нам, что с ней было в давние времена. Но заставить ее заговорить сможем только мы — молодежь. Мы ведь родились на этой земле, и она нам приходится матерью, а мать ничего не жалеет для своих детей. Надо поступить точно так же, как маленький Энхэ, который уговорил свою мать рассказывать ему сказки… Еще расскажет нам эта степь о себе. Да она и сейчас уже рассказывает. Ведь нынешняя молодежь дотошно исследует всю ее историю, вплоть до древних сказаний, бытовавших когда-то здесь. История ее неисчерпаема, и хватит ее еще на многие века. Но я не знал ее языка и не мог заставить ее вымолвить хотя бы одно-единственное слово, чтобы приоткрыть сокровенные тайны ее многомиллионной истории. Поэтому мне было грустно.

И вдруг я заметил далеко впереди что-то огромное, будто гигантский динозавр встал на задние ноги и уставился на нас. «О чем думаешь, то и увидишь», — подумал я и спросил у Саран:

— Что это виднеется впереди?

— А-а, это? Хатан-Суудал, Неустрашимый страж, — ответила она и продолжила свою сказку.

Удивительной и неповторимой показалась мне эта гора, одиноко возвышавшаяся, словно гигантский динозавр, посреди ровной степи. Мела поземка, и мягкий пушистый снег струился под полозьями, словно земля уплывала от нас. Вглядываясь вдаль, я начинал представлять, что несусь по океанским волнам. Может, и вправду когда-то здесь был океан? Если так, то его волны, наверное, были такими же, какие я вижу вдалеке. Но сейчас здесь и в помине нет воды — море исчезло, оно превратилось в пустынную степь, по которой мы и скользим сейчас. И если это не сказка, то что же тогда?.. Как же меняет время все вокруг. Просто невероятно. Возможно, в глубокой древности обитатели этого океана, утомленные его однообразием, искали хотя бы клочок суши. А теперь здесь не осталось даже маленького озерца. Удивительно…

«Что же здесь происходило, когда гигантские хищники дрались между собой из-за добычи? — подумал я, и вся степь в моих глазах окрасилась в алый цвет. — Как страшно было, наверно, человеку рядом с этими гигантами. А что теперь осталось от этих кровожадных исполинов, которые держали в страхе всех окружавших их существ? Ровным счетом ничего. Годы изменили все. Единственное, что осталось с тех времен, — это человек… Да! Только человек», — сказал я себе, и мне показалось, что степь шепнула: «Великий ум человека воскресил меня».

Действительно, без человека все прошлое степи было бы погребено сейчас под землей, и не было бы в ней жизни. Но почему все же человек остался? Из-за любви к тебе, да и только. И он вдохнул в тебя жизнь, и с тех пор звучит симфония жизни безостановочно. На его любовь и ты отвечаешь нежной любовью. Не так ли? Но на мой вопрос холодная, замерзшая степь не ответила ни единым словом. Она, видимо, и в самом деле начисто забыла всю свою долгую историю. Что ж, это не удивительно — ведь ей много миллионов лет. А я за каких-то несколько десятилетий почти забыл свои детские годы. Но еще не поздно, очевидно, и вспомнить о них. Так кто же я? И почему я такими удивленными глазами смотрю на природу, на жизнь табунщиков, на скот и лошадей, на одинокую юрту посреди белой степи?.. Почему я так потрясен всем этим, словно увидел перед собой рогатого зайца? Может, я какой-нибудь инопланетянин, который прилетел сюда, чтобы познакомиться с этой жизнью? Нет и еще раз нет! Все не так. Я родился в семье арата-кочевника. Наверняка меня не укутывали в шелка. Меня, конечно же, баюкали в люльке, завернув овчиной. И я, конечно же, сосал курдюк. Так я рос и стал человеком. И вдруг я всему этому удивляюсь. Какой позор! Эта сельская жизнь впиталась в мою кровь и плоть, но, к сожалению, я забыл ее. Великое движение времени способно все стереть из памяти, как заметает снег вот эти санные следы. Если не выпадет снег, они и через несколько месяцев не исчезнут, но если ночью случится снегопад, то никто не узнает, что еще вчера здесь проезжали сани. Таким образом, вроде бы получается, что забывать иногда не так уж и плохо.

Появился Дэрэм и, указывая кнутовищем на Хатан-Суудал, сказал:

— Мы остановились вон там, ждем вас.

Саран приподнялась в санях:

— Почему же так рано? Решили здесь заночевать?

— Да вроде нет. Наверное, перекусим и ночью двинемся дальше, — бросил Дэрэм и тут же ускакал вперед.

Подъезжая к месту стоянки, мы сразу заметили костер, разожженный прямо посреди широкой степи. Над ним черным столбом клубился дым. Табун, почуяв запах дыма, остановился. Мы все уселись вокруг костра и завели разговор — кто о чем.

Костер никак не разгорался — явно не хватало сушняка, и поэтому еда в котле варилась медленно. Я стал озираться вокруг в поисках топлива и вдруг вспомнил об одиноком дереве, встретившемся на нашем пути:

— Я тут недалеко видел какое-то дерево. Схожу-ка туда за сухими сучьями.

— А что за дерево? — спросил в ответ Данзан и насмешливо скривил губы.

— Точно не скажу, но готов ручаться, что не саксаул… Похоже на осину, а может, и вяз.

— Можешь мне поверить, его ветки гореть не будут.

— А почему? Сырые, что ли?

— Нет, сухие, но ты их не сможешь обломать.

— А чего их ломать… Срублю топором.

— В таком случае мы лишимся нашего единственного топора, — засмеялся Данзан. — То, что ты видел, вовсе не дерево. Я несколько лет назад кочевал в здешних местах и тоже заметил его. Обрадовался, как ты сейчас: в зимнюю стужу топливо ведь всегда пригодится. А потом оказалось, что не дерево это.

— А что же это такое? Я ведь не мог ошибиться: ветки как ветки, и само оно, кроме как на растущее дерево, ни на что не походило.

— Раньше-то оно, конечно, было деревом, это правда. Но теперь превратилось в камень…

Данзану нельзя было не верить, но тем не менее мне было интересно посмотреть на окаменевшее дерево, и я отправился туда. Оно стояло совершенно неподвижно, хотя у него и было много ветвей, и, казалось, всем своим надменным видом говорило: «Много лет я стою здесь посреди голой степи и ни разу не склонилось ни перед трескучими морозами, ни перед буранами, ни перед палящим солнцем. А теперь и подавно никому не осилить даже мои сучья».