Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

«Цэцгэ, дорогая, лучше не надо! Я не хочу. Не могу я трястись, словно овца, вымокшая под холодным дождем».

Тут она вскочила с кровати и закричала: «Что ты себе позволяешь? Ты этим не меня, а всю современную молодежь унижаешь!» — Потом швырнула чашку с кумысом на пол и выскочила из юрты.

— Теперь, стоит мне услышать эту музыку, я сразу вспоминаю тот злополучный день, — со смехом закончила свой рассказ Саран. В этот момент начали передавать прогноз погоды, и наш разговор оборвался.

— Бурана вроде бы не ожидается, — сказал Данзан, подбросив в костер дров, и добавил: — Завтра нам рано выезжать. Надо уложить вещи.

На востоке застыла луна. В ее бледных лучах все вокруг казалось синим. Я снова посмотрел на то окаменевшее дерево. Оно по-прежнему стояло неподвижно, раскинув свои ветки, только теперь оно казалось сине-голубым, словно лед.

Солнце стояло еще высоко, когда на третьи сутки мы прибыли на новую стоянку. Здесь все было не так, как в степи. Со всех сторон высились горы с остроконечными вершинами, а утесы и кручи казались причудливыми облаками и тучами, которые появляются иногда в ясный летний день перед ливневым дождем. Гребни гор были сплошь покрыты густым лесом. Ветви деревьев прятались под пушистым снегом. Можно было подумать, что эти деревья только что вскарабкались на вершины, чтобы разглядеть нас, кочевников, издалека прибывших в их края, и теперь смотрели на нас из-под мохнатых шапок затаив дыхание.

Ручьи и речки, берущие начало в заоблачных ледниках, замерзли и напоминали гигантских змей с серебристой чешуей, ползущих нам навстречу, в долину. Глядя на их бугристый лед, я представил, как эти строптивые ручьи и речки сопротивлялись морозу — их берега были сплошь покрыты изморозью, словно вода и сейчас еще трудилась, пробивая себе путь подо льдом к океану. Но она вся уже замерзла и превратилась в лед, который местами был настолько чист, что в нем, как в зеркале, отражалась во всей своей неповторимой красоте окружающая природа.

Хангай поразил нас всех своим своеобразием и красотой, поднял настроение. Больше всех радовался Энхэ, которого нельзя было затащить в юрту, хотя мороз стоял крепчайший.

Все заняты делом: кто сгружает поклажу, кто таскает тюки и складывает их на снегу. Данзан же глядит по сторонам — видимо, примеривается, где лучше пасти табун и где его укрыть, если налетит буран. Казалось бы, теперь-то, когда он осуществил задуманное, ему нечего волноваться, но не тут-то было — вид у него по-прежнему озабоченный…

— Здешние хищники чертовски хитры. Они сейчас притаились и наблюдают за нами и за табуном. Их надо бояться больше, чем любого бурана и пурги. Теперь они будут поджидать удобного случая, чтобы напасть на лошадей. Дэрэм! Отправляйся сейчас же к табуну и покрутись на видном месте, — сказал Данзан.

Закончив устанавливать юрту, он тут же направился к своему коню.

— Съезжу посмотрю на ущелье.

— Ну куда тебя опять понесло? — воспротивилась Саран. — Неужели нельзя это сделать завтра? Устал ведь с дороги, хоть бы горячего чаю попил…

Но Данзан был непреклонен:

— Будет еще время для отдыха. Сердцем чую, что не сегодня-завтра нагрянет сильнейший буран! Я скоро вернусь, а вы внимательно прослушайте прогноз погоды.

Саран с сыном взялись обставлять юрту, а я стал утеплять ее. Сначала разгреб сугроб и вбил в замерзшую землю колышки вокруг юрты. Затем натаскал в мешках навоз — его было много на месте старой зимовки — и засыпал им стены юрты до нижней волосяной веревки, опоясывающей ее. Оставалось еще заготовить сухих дров. К счастью, здесь с этим было просто. Я натаскал с ближней горы много вязанок хвороста и аккуратно сложил их у юрты.

Работа у всех спорилась, и мы не заметили, как наступил вечер. На закате пошел пушистый снег. Вскоре подъехали Данзан с Дэрэмом. Когда мы втроем вошли в юрту, в очаге уже пылал огонь, а в котле варился ужин. Мы уселись у очага, и начался оживленный разговор о новом крае.

— Природа подарила нам замечательное зимовье, — сказал Данзан. — Я говорю об ущелье. Если успеем загнать туда табун до бурана, то нам и сам черт не будет страшен. — Потом спросил у жены: — Саран! Что-нибудь передавали по радио? Прогноз вы слушали?

— Передали, что ночью в юго-западных районах будет снег и пурга.

— Так и знал… Закат сегодня был очень подозрительный, вот и снег уже сыплет, да и радио подтверждает. Видать, ночью нам придется трудно… Пасти будем все, втроем. Дэрэм, ты поужинал? Сейчас же отправляйся к табуну и отгони его к дальнему краю ущелья. Мы сейчас поужинаем и придем тебе на подмогу.

Дэрэм ускакал. Данзан, дав массу наставлений жене и сыну, выпил несколько чашек горячего чаю и вышел на улицу. Возвратившись, он сказал:

— Ни одной звездочки не видно. Трудная предстоит ночь. Ветер усилился. В степи сейчас наверняка метет поземка, а вот что будет здесь — угадать пока трудно. Надо поторопиться.

Темная хангайская ночь была еще страшнее и непрогляднее, чем в степи. Мы скакали, не представляя, что подстерегает нас впереди — овраг, дерево, замерзшая река?.. Продвигались в этой кромешной мгле наугад, то мелкой рысью, то галопом, а то и шагом. Ветер уже заметно усилился и швырял в лицо хлопья снега. Лес грозно шумел, а с гор доносился угрожающий гул.

— Надо торопиться, — буркнул Данзан и поскакал во весь опор, я едва поспевал за ним. Еще минуту назад мы боялись, как бы не улететь в овраг или не растянуться на льду, а сейчас, позабыв об опасностях, мчались, словно по гладкому асфальту.

Вскоре до нас донеслось тревожное ржанье лошадей и барабанный топот копыт, напоминающий далекий шум горного потока. Сквозь рев ветра и грохот изредка прорывался едва слышимый голос Дэрэма.

Мы сразу поняли, что Дэрэм не смог удержать табун и кони мчались туда, куда их гнал буран. Табун двигался на нас лавиной. Мы попытались окриками остановить его, но из этого ничего не вышло — нас вместе с нашими скакунами отшвырнуло в сторону. Вокруг творилось что-то невообразимое: завывание ветра, грохот копыт, ржанье и крики: «Останови вожака!.. Сюда поворачивай!..»

Просто чудом нам удалось остановить табун, и мы погнали его к ущелью. Снег летел сплошной стеной, и по-прежнему невозможно было ничего разобрать, но по беспрерывному ржанью лошадей я догадывался, что их строй нарушился и они теперь отыскивают друг друга. Особенно выделялись голоса жеребят и кобылиц. Шум и гул, доносившиеся из леса и с гор, сменились нескончаемым завыванием, будто хоронили кого-то, погибшего в этой неравной схватке.

Буран еще более усилился, словно хотел одним махом оборвать надоедливое конское ржанье. Теперь уже невозможно было понять — где земля, а где небо. Все смешалось в снежном вихре. Сквозь непрекращающееся ржанье лошадей доносилось: «Прижимай! Бурый наконец-то повел своих!.. Да-да! Слышу! Это его голос…»