Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

— А какой, по-твоему? — спросил я у Данзана.

— Не знаю… На Улан-Батор не похож. Может, Москва или Ленинград?

— Понятия не имею.

— Нет, на них не похож, — задумчиво протянул он.

— А ты бывал там? — поинтересовался я.

— В позапрошлом году молодые скотоводы, золотые медалисты ЦК ревсомола туда ездили, а я был в составе делегации.

— Тогда, возможно, Нью-Йорк, Лондон, Париж, а может, и Токио. Мало ли городов на свете, — сказал я.

— Вполне возможно, что один из них.

На этом наш разговор оборвался. Мы мчались в сторону синеющий вдали горы.

И в самом деле, трудно представить, что где-то на земле есть такой огромный город, но и не верить этому тоже невозможно. Явление это было известно еще в древности. В народе его прозвали древним городом-призраком, или «гандрисын балгас». Я и раньше много слышал о нем, а теперь мне посчастливилось увидеть его своими глазами. Где-то во вселенной обязательно должен быть его настоящий двойник — ведь на пустом месте мираж не возникает.

«Если бы этот мираж увидели ученые и специалисты, они бы наверняка определили, что это за город, где он находится», — думал я, веря во всесилие науки.

Действительно, наш мир и люди, живущие в нем, удивительно схожи с этим городом-миражем и его обитателями…

Старое всегда уступает новому, но этот процесс может длиться веками, и потому, наверное, человек часто не замечает перемен. Впрочем, если бы он даже попытался проследить, как они происходят, то не многое бы заметил: человеческая жизнь слишком коротка.

«А что же это были за существа, которые, словно муравьи, сновали по улицам города?» — подумал я. Вероятнее всего, это люди. Не может же быть так, чтобы в огромном городе никто не жил. Но ведь в таком случае у каждого обитателя этого города были свои дела, свои заботы и хлопоты. И конечно же, ни один из них не предполагал и не мог предположить, что их город может так быстро меняться, как это мы наблюдали с вершины Товцога. Все они, несомненно, считали, что город дан им навсегда и не может меняться на глазах.

Жизнь огромна и безгранична, и поэтому осмыслить ее раз и навсегда невозможно. И все-таки очень хорошо, что ее пытаются осмыслить.

Мне почему-то вдруг вспомнились мои детские годы, когда я никак не мог представить себе нашу планету в форме шара и поверить, что земля круглая. «Земля наша шарообразна, она вращается вокруг своей оси», — объяснял учитель. Я же был страшно удивлен этим открытием и спрашивал у него: «Учитель! Если земля как шар, да еще вертится, то почему же тогда люди не падают с нее?» Помню, учителем был у нас седой старик, который пытался тогда как можно доходчивее ответить на мой вопрос: «Предположим, что мы на гигантский мяч посадили муравья. Ему наш мяч покажется не круглым, а плоским. Вращение же его он просто не будет замечать. То же самое происходит с людьми».

И все же объяснения учителя казались мне не очень убедительными. Поэтому, приходя домой после уроков, я ставил опыты: брал свой большой полосатый мяч, сажал на него малюсенького черного муравья и говорил ему: «Ну что, муравей, по-твоему, этот мяч плоский? Нет, брат, он шарообразный». Пусть это была игра, но она помогла мне постичь то, что я никак не мог воспринять на уроке со слов учителя. Теперь через много лет мне смешно вспоминать об этом. Многое из той жизни кажется уже нереальным, будто всплывает в памяти какая-нибудь сказка или легенда. В то время я не мог понять внутренней сути того, чем так интересовался. Позже мне многое стало ясно, но в детские годы я, разумеется, тоже пытался докопаться до сути, да ума не хватало. И когда я сейчас думаю об этом, то понимаю, что время стирает и меняет все, как неудержимый поток. Остаются только сказки да легенды.

К сожалению, сам человек этого не замечает. Вот и я за два месяца жизни у Данзана многое повидал и многое узнал. Две звезды, предсказывающие дзут, я наблюдал сам, а окаменевшее дерево даже гладил ладонью. Спору нет, здесь все реально и даже осязаемо, но все же есть в этом что-то от легенды. А город-призрак? Любой скажет, что это легенда, но я-то видел его своими глазами.

Кроме того, я ведь помогал табунщикам и жил их жизнью. За это время мне пришлось пасти ночью табун, участвовать в кочевке, бороться с бураном. И что же? С каждым днем все это будет отдаляться от меня, пока не уйдет в мир сказки. Такова жизнь…

В свое время отец Данзана умом и хитростью одолел Неукротимого Вороного. Но думал ли он тогда, что этот случай станет легендой? Конечно же, нет! А ведь сейчас это воспринимается не иначе как легенда.

«И вообще вся человеческая жизнь есть сказка и легенда», — подумал я, но Данзан прервал мои мысли:

— Когда завтра придет машина? Я успею тебя проводить? Мне сегодня идти в ночное.

— Конечно, успеешь. Я ведь тоже иду вместе с тобой. Это моя последняя ночь здесь.

— Но тебе ведь предстоит дальний путь. Устанешь… Хотя было бы неплохо скоротать эту ночь вместе. В любом случае ты не вздумай забывать о нас. Летом — только сюда, к нам…

— Как же я забуду? Ведь зимние звезды, мерцающие на небе, можно увидеть из любого уголка земли. И стоит мне заметить, как твои звезды пошли на сближение, я сразу буду знать, что надвигается буран, и тут же примчусь к тебе.

— Значит, мы с тобой, как два сказочных богатыря, будем поддерживать связь по звездам. Это очень хорошо: всегда можно рассчитывать на то, что помощь придет своевременно. А вообще ты не забывай о тех звездах. Вдруг тебе не удастся снова сюда приехать, тогда ты будешь смотреть на них и вспоминать нас.

Мы неторопливой рысью поднимались по узкой тропинке, ведущей на холм. Вскоре на южном склоне показался табун. Увидев его, наши лошади пронзительно заржали и перешли на шаг. А как только мы поднялись на гребень холма, услышали песню:

Это пела свою любимую песню Саран. С полными ведрами воды она медленно шла к юрте. Мы глядели на нее, остановив коней, и она казалась нам феей из сказки.

Пер. Висс. Бильдушкинова.

От резких толчков и скрежета я проснулся и услышал мягкий, протяжный гудок, который едва ли мог разбудить даже самого беспокойного пассажира. Я слегка отодвинул занавеску и посмотрел в окно: наш экспресс отходил от какой-то большой станции. Он медленно набирал скорость, словно страшился бесконечного пути, лежавшего перед ним. Замелькали придорожные фонари, затем они стали вспыхивать зарницей, и вдруг все погрузилось в темноту, исчезло.

Вагон по-прежнему трясло и качало. Я попытался снова заснуть, но не смог. Сна как не бывало. Посмотрел на часы: было уже за полночь. Ни о чем не хотелось думать — голова была совершенно пуста. Подобное я испытывал и раньше. Сразу же после сна у человека почему-то не бывает никаких мыслей, тогда как перед сном, наоборот, их накапливается столько, что и не знаешь, куда от них деваться. Вот и вчера у меня их было столько, а теперь ни одной: ускакали все куда-то, словно лошади. Может, с ними происходит то же, что и со стадом, когда его перегоняют через брод: обычно в таких случаях далеко не сразу находится смельчак, который первым бы ступил в воду. Аналогичное случается ведь и с людьми. Скажем, идет какое-нибудь собрание, а выступить первым никто не решается, зато к концу уже не бывает отбою от ораторов. Но как бы там ни было, голова моя оставалась пустой, и мне стало страшно от этой опустошенности.