Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Я снова посмотрел в окно. В безоблачном синем небе катилась луна, словно серебряная чаша. При этом она катилась не вперед, а назад. И если бы увидела ее сейчас девочка Таня, то наверняка бы очень удивилась и непременно бы стала досаждать матери: «Мама! А почему она катится назад?»

Она едет со своими родителями в одном купе со много. Я уже успел поразиться ее любознательности. В течение всего дня она только тем и занимается, что расспрашивает всех обо всем, что попадется ей на глаза.

Наши же дети ведут себя совсем иначе: большей частью они упрямо молчат — попробуй хотя бы одно слово вытянуть из них. А может, нашим детям все уже известно и им просто не о чем спросить? Вряд ли. Им, как и всем детям мира, все интересно, но дело, видимо, в том, что мы зачастую отмахиваемся от них и ничего им толком не объясняем. «Это, очевидно, плохо сказывается на речи и на умственном развитии наших детей», — подумал я. И чего только не взбредет в голову, когда в ней пусто.

Нестерпимо захотелось курить. Я невольно потянулся за сигаретой и уже было чиркнул спичкой, но вовремя заметил, как неспокойно спят мои соседи, и задул ее. В купе и без того не хватало воздуха: было невыносимо душно.

На верхней полке, напротив меня, спал Николай Васильевич Иванов, весьма веселый и жизнерадостный молодой человек с вьющимися каштановыми волосами. Он с кошачьей легкостью взлетает на свою полку и так же легко спрыгивает с нее. Сразу же после нашего знакомства он представился: «Я — строитель, еду в вашу страну строить… Правда ли, что у вас все еще много зверей? Я их всех люблю…» Но не успел он разговориться, как жена окликнула его: «Коль!..» — и он тут же замолчал.

Может, он так боялся своей жены, а может, был такой говорун, что делился с первым встречным всем, что взбредет ему в голову, и жена должна была постоянно напоминать ему об этом. Право, я не знаю. Однако строгость и сдержанность его молчаливой и стройной жены Наташи сразу бросалась в глаза. Она обычно целыми днями стоит у окна и смотрит на проплывающие мимо пейзажи… Вполне возможно, что она думает о незнакомой стране и о том, как устроить там свою жизнь. В самом деле, есть о чем подумать, тем более хозяйке дома, едущей в другую страну: как там будет с квартирой, с работой, со школой. Но девочке Тане беспокоиться обо всем этом не нужно. Она пребывает в том счастливом возрасте, когда вся вселенная кажется родным домом, лишь бы родители были рядом.

В отдельные дни наши разговоры шли довольно живо, но иногда совсем затухали. Однажды Коля, видимо, не вытерпел и решился на откровенность: «Я вашу молодежь возьму в свои руки». «А вы раньше бывали в нашей стране?» — поинтересовался я. «Нет, впервые еду, но у меня есть о ней кое-какое представление. В прошлом году несколько молодых строителей из Монголии проходили стажировку у нас. Смышленые ребята, все схватывают на лету…» — сказал он и вдруг замолчал. Было видно, что он что-то недосказал. Затем он внимательно посмотрел мне в лицо и продолжал: «Вот только жаль…» — Но в этот момент жена, как и до этого, окликнула его: «Коль!» — и наш разговор тут же оборвался, словно он и вовсе не начинался.

После, когда я курил в коридоре, через приоткрытую дверь слышал, как они спорили. Она говорила: «Коль! Попридержал бы ты свой язык! Ну как ты разговариваешь с незнакомым человеком? Ты ведь не у себя в бригаде!» На это Коля отвечал: «Наташа! От кого мы должны что-то скрывать? Если у наших друзей есть какие-то недостатки, то почему бы не сказать им об этом? Я и раньше говорил своим стажерам об их недостатках, и они ничуть на меня не обижались…» Но, услышав мои шаги, супруги замолчали.

Наш состав по-прежнему быстро мчался вперед… Со свистом, не сбавляя скорости, проскакивал он небольшие станции. Это и понятно, ибо наш экспресс был международным. Я снова посмотрел в окно: бездонное синее небо побледнело, близился рассвет.

Несколько дней и ночей наш поезд, словно гигантская змея, скользил среди сплошного леса, но сегодня он мчался уже по голой степи. Наконец-то перестало рябить в глазах от наплывающих на тебя деревьев. Лишь далеко-далеко впереди маячили голые вершины гор. Это означало, что прославленная сибирская тайга осталась далеко позади.

Тане, видимо, было очень жарко: на ее курносеньком носу выступила испарина. Она раскидала одеяло и свернулась в клубочек, прижав к себе своего ушастого медвежонка. Из коридора все чаще доносились чьи-то шаги. Коля с кряхтеньем повернулся ко мне и удивленно спросил:

— А вы что не спите? — И сладко зевнул.

— Замучила бессонница…

— А где же мы едем? — осведомился он и посмотрел в окно, но яркое солнце ослепило его. — Надо же! Совсем уже день.

— Да нет, солнце только-только всходит.

— Понятно… Леса-то уже нет, вот оно и бьет прямо в глаза. А изменилось все как! Значит, вы уже почти дома, и потому вам не спится… А мы-то хороши, совсем заспались. — И он широко улыбнулся.

— Все верно. Пять временны́х поясов мы уже преодолели.

— Да! В это время у нас седьмой сон досматривают, а здесь уже вовсю день разгорается. Пока я привыкну к вашему времени, наверняка буду опаздывать на работу, — весело сказал он. — Кстати, часы-то надо перевести, — добавил он и окликнул жену: — Наташа! Посмотри-ка в окно. За одну только ночь все так изменилось, что ничего и не узнать. Даже воздух совсем другой.

Наташа быстро приподнялась и посмотрела в окно. Ее распущенные волосы заблестели на солнце, словно золото.

— А скоро мы переедем через границу? — спросила она и поправила свое полотенце, перекинутое через плечо.

— Осталось всего ничего.

При этих словах Коля вскочил и схватился за рубашку.

— Тогда надо вставать. Не дело въезжать в братскую страну в таком виде, — лукаво заметил он и спрыгнул с полки.

Все уже встали. Вскоре поезд сделал остановку в последнем советском городе. Коля тут же стал выгонять нас из купе:

— Дорогие мои! Поезд-то наш будет почти час стоять. Надо бы размяться и подышать свежим воздухом.

Все пассажиры уже покинули вагоны: кто-то решил погреться на солнышке, кто-то побежал за газетами. Мы же дружной компанией успели пообедать в ресторане и уже направлялись к поезду, как наш неугомонный Коля скомандовал:

— Вы идите, а я сбегаю за свежими газетами и журналами. Поезд-то наш за сутки вон какое расстояние проскакивает, а мы тут лежим и ничего не знаем, что происходит в мире. — И он исчез в толпе.

Но едва мы успели зайти в купе, как он уже вернулся с газетами и сразу же напал на жену:

— Я же говорил, что мы ужасно отстали от жизни! — При этом он обнял меня: — Поздравляю вас!

— Что случилось, Коля?

— Я уже всех ваших успел поздравить, а теперь очередь за вами. Советские и монгольские биологи совершили прямо-таки революцию, переворот в науке! Вот, в газете написано. Кстати, революция-то в вашей науке, в биологии, а вы тут преспокойненько сидите. Как же так можно, а? — упрекнул он меня и продолжил рассказ: — Пшеницу сделали многолетней культурой. Вот это открытие! Что скажете? Теперь по весне землю пахать не придется, технику и горючее сбережем. Да и почву без толку разрушать перестанем. Да! Удивительное открытие! — говорил он, качая головой. Было видно, что он радуется от души. Затем пристально посмотрел на меня: — Вы же биолог, а я вот что-то не вижу, чтобы вы радовались. По-моему, все, кто любит хлеб, должны радоваться. Не так ли? А может, вы его уже разлюбили? Или вы не верите мне? — донимал он меня.