Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

В юрте наступила тишина. А я лежал и думал: «Данзан, наверно, говорил о тех звездах, о которых мне сегодня рассказывал».

Созвездие Ориона достигло уже своего зенита, но в юрте отгонщика было все еще оживленно. Скоро наступит рассвет, и тогда начнут укладывать багаж, а пока его собирают. Саран складывает посуду, сундуки, постельные принадлежности, а Данзан их группирует строго по весу и размерам, для каждой лошади отдельно, и связывает. Я им помогаю. Они беспрерывно переговариваются меж собой: о путах, седлах, недоуздках…

Лишь один маленький Энхэ насупился и молчит. Ему не разрешили завтра ехать верхом, а сам он ни за что не хочет садиться в сани. Ему обязательно надо вместе с отцом гнать табун. Вот он и не спит теперь — сидит и возится с оплывшей свечой.

— В каком сундуке недоуздки, которые я осенью убрал? — спросил Данзан. Саран вытащила их из коричневого сундука и подала ему.

— Не прячь их, утром они нужны будут, — сказал он и ласково обратился к обиженному сыну: — Спи, сыночек. Мама тебе и постель уже постелила… Завтра нам рано вставать…

— Если не разрешите ехать верхом, я не лягу спать.

— Энхэ! Летом — другое дело, а сейчас зима. Если бы было тепло, я бы тебе разрешила даже табун пасти, но сейчас никак нельзя, замерзнешь.

— А я надену свою доху.

— Если бы я знала, что ты так будешь себя вести, вообще бы не привезла тебя сюда. Или вчера с машиной отправила бы тебя к бабушке и дедушке.

— А разве ты меня привезла? Меня отец привез.

— Пусть и отец. Разве в этом дело? Просто там у них гораздо лучше, чем здесь. И кочевать не нужно.

— А я люблю кочевать. Там, где нет кочевок, и делать-то нечего.

— В центре теплая квартира. Захочешь — и то не замерзнешь.

— А здесь разве я мерзну?

— Там можно и радио послушать. Да к тому же и электричество.

— Здесь я разве не слушаю радио?

— В центре много детей. С ними можно и поиграть. Целый день мог бы гулять.

— Но я ведь и здесь играю… В снежную бабу, да и со своим чубарым жеребенком. Скоро еще жеребята появятся, и я с ними буду играть…

Видя, что сын не сдается, Данзан вмешался в спор:

— Завтра утром ты, сынок, вместе с мамой и с дядей отправишься в кочевку на санях. Дядя и упряжку поведет. Он ведь сам из Хангая и потому может много интересного рассказать тебе о своем крае. Да к тому же он с твоих лет ездил на санях. Так что и о них много интересного узнаешь…

Энхэ удивленно взглянул на меня и спросил у отца:

— А что это такое — Хангай?

— Вот мы завтра и собираемся туда: там высокие горы, леса, реки… Да ты сам все увидишь своими глазами, а теперь спи, сынок. И до чего же хорошо ехать на санях… А мама тебе будет рассказывать сказки…

— Мама! Ты на самом деле будешь рассказывать сказки?

— Конечно, расскажу, если будешь послушным, а сейчас спи.

— А ты будешь рассказывать другие сказки, не те, что бабушка, да?

— Да-да, совсем другие и очень интересные.

— Тогда давай с тобой поедем верхом.

— Когда едешь верхом, очень неудобно рассказывать… Все время отвлекаешься. А сказка любит уют и тишину. Ты даже не можешь представить, как хорошо ее рассказывать на санях. Сядем рядом, и нам будет тепло, а если замерзнем — укроемся дохой. Можно и поспать: под дохой всегда тепло. А верхом ничего этого не сделаешь…

То ли матери удалось убедить Энхэ, то ли он устал от длинного разговора, но мальчик замолчал. А потом вдруг сказал:

— Тогда погрузите на моего чубарого жеребенка все игрушки.

— А зачем? — удивился отец.

— Мои игрушечные колокольчики будут звенеть, и ему будет казаться, что я еду на нем.

— Смотри-ка! Интересно придумал, — сказала Саран и засмеялась.

— Так и сделаю. И больше ничего на него грузить не буду, — ответил отец.

Энхэ наконец успокоился и задремал. Данзан, убедившись, что он спит, обратился к жене:

— Саран! Пожалуйста, не учи ты сына упрямству — испортишь ему характер.

— А что такого я сделала? — удивилась она.

— Зачем ты ему сказала, что мы зря привезли его сюда? Видела, как это ему не понравилось? Если тебе такое сказать, то ты наверняка обидишься.

Саран засмеялась:

— Но я ведь не ребенок, да и приехала сюда по собственному желанию…

— Это ты верно говоришь. Но если ты приехала по желанию, то и сыну ведь этого хотелось. Желание взрослого и ребенка разве чем-нибудь отличается? Ему здесь очень нравится, поэтому он так болезненно и реагирует, — ответил он и, помолчав, добавил: — Смотрю я на сына и вспоминаю своего отца. Ну точно такой же был упрямец. Бывало, заупрямится, и ничем его не прошибешь.

Саран тут же подхватила:

— А я смотрю на него и вспоминаю тебя. Ты хоть тысячу раз не прав, а от своего не отступишься. Разве не так?

И мы все засмеялись. Потом Данзан посмотрел в дымовое отверстие юрты и сказал:

— Ночь уже на исходе, я поеду за Дэрэмом: пусть он хоть немного поспит. — Взяв узду и седло, он вышел из юрты.

Занимался рассвет, но уже все были на ногах. Табун подогнали к юрте, и теперь совсем рядом слышалось призывное конское ржанье. Вьючные лошади также были готовы, дело оставалось за малым: разобрать юрту и навьючить лошадей. Но мы сначала попили чаю, а потом уж взялись разбирать юрту. Не успели снять войлочное покрывало и стены, как тепло моментально улетучилось, и в юрте стало так же холодно, как и на улице.

Данзан привычным взглядом окинул ясное небо и сказал:

— Вокруг луны круги — мороз будет крепчать.

И действительно, вокруг нее были отчетливо видны красновато-желтые кольца. Невольно вспомнив о звездах, о которых мне говорил Данзан, я легко нашел их на юго-западе: они резко отличались от других своей яркой желтизной. Мне показалось, что теперь они совсем приблизились друг к другу.

Едва мы успели навьючить на лошадей поклажу, как наступил рассвет. Первым погнал табун Данзан, за ним тронулся Дэрэм с вьючными лошадьми. Я же натянул вожжи и ждал, пока Саран и Энхэ укутаются потеплее. Как только они удобно уселись, тронулась и наша упряжка. Так началось наше кочевье. Мы двигались по бескрайней степи, и даже не верилось, что она когда-нибудь кончится.

Сани медленно и бесшумно ползли вперед, словно боясь нарушить сонную предутреннюю тишину. Обернувшись, я разглядел позади нас темную проталину на том месте, где еще недавно стояла наша юрта и окрестности оглашались шумом, гамом и весельем. «Дорогу длиною в год можно преодолеть за месяц, а длиною в месяц — за день, но и тогда будет ли конец нашему пути?» — подумал я…

Словно гигантская рыба среди океанских волн, скользят наши сани по сугробам. Лишь изредка доносится фырканье лошадей. Кругом белым-бело, а за нами вьется след от полозьев.

Мы все молчим. Невыспавшийся Энхэ ни с кем не хочет разговаривать. Он накинул на себя рысью шубу матери, а поверх нее еще отцовскую волчью доху, только голова торчит — весь укутаться, видно, побоялся: вдруг, чего доброго, сон сморит..