Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Отец, видно, не ожидал вопроса и смолк. Затем испытующе посмотрел на меня — неужто, мол, чего-то разнюхал? — и отвечает: «Вообще-то много есть разных способов для укрощения строптивых лошадей, но Неукротимого Вороного я тогда взял своим умом». И вот что он рассказал.

— Я и не помню, как ушел тогда от них: душа кипела. Слово не воробей… Надо действовать. Ничего не соображая, сел я на коня и проскакал много километров, словно в тумане. И только когда я спешился на холме, заметил, что мой скакун весь взмылен.

«Может, зря все затеял? Человек должен соизмерять свои возможности, а я размахнулся… Как же теперь поймать Неукротимого Вороного?» — думал я.

Голова стала тяжелой, словно сырое дерево, и у меня помутилось в глазах. Принялся искать, кто виноват в происшедшем, и сразу пришла на ум Хорло. «До чего же опасны эти женщины… И как они умеют так опутывать? Не успеешь толком сообразить что к чему, как уже оказываешься в петле». Мне стало грустно. Но потом злость прошла. Конечно же, виноват-то я сам, никто ведь меня силой не принуждал давать клятву. Помню, как я сказал себе тогда: «Слово мужчины должно быть твердым», — сел на своего скакуна и отправился домой.

Должен же быть какой-то способ для укрощения Неукротимого Вороного… Обязательно должен. Беда только в том, что я не могу до него доискаться — ума не хватает. Придумать бы какую-нибудь хитрую уловку… Мысли об этом не оставляли меня в течение двух суток, пока я пас табун.

Порой моя затея начинала казаться мне абсолютно безнадежной, но все-таки что-то удерживало меня от решения отказаться от нее. Тем временем срок неумолимо приближался, а я по-прежнему бездействовал. Наконец дошло до того, что я и вовсе перестал думать об этом деле, пока не созрела мысль — уехать куда-нибудь подальше от позора…

И вот однажды, проснувшись, я был до крайности удивлен — я лежал посреди безлюдной степи… Едва брезжил рассвет. Хотел было встать, но закружилась голова. Я то приходил в сознание, то словно проваливался в какую-то пропасть… И чудилось мне, что я поймал Неукротимого Вороного, и теперь он волочит меня по земле… Все кончено. Если уж не смог я его остановить, то все пропало, теперь-то уж он уйдет в горы, и тогда ищи-свищи… А потом вдруг я понял, что вовсе и не арканил его и даже близко не подходил к табуну. «Что же это со мной происходит? Не сошел ли я с ума?» — думал я. Стал вспоминать прошедшие дни, и вдруг мне все стало ясно: несколько дней и ночей я провел без сна, без пищи и настолько ослабел, что сорвался с лошади. Ноги застряли в стременах, и конь довольно долго тащил меня по земле. Наверное, потерял сознание…

Все произошло из-за того, что я не спал. Именно к такому заключению пришел я в конце концов. И вот тут-то меня осенило. Восхитительная мысль! Я обрадовался ей, как дитя, и вскочил на ноги, но в глазах у меня зарябило, закружилась голова, и я снова сел. Однако ощущение-радости не проходило… «Сон!.. Сон!.. Именно он побеждает все. Его-то и надо попробовать — другого способа у меня нет», — подумал я и, собравшись с силами, поспешил домой.

Первым делом я под строжайшим секретом рассказал о своей задумке младшему брату, и мы решили пасти табун поочередно: ночью — я, днем — братишка.

Весь смысл заключался в том, чтобы неотступной тенью следовать за Неукротимым Вороным и не дать ему времени для сна и отдыха. Первые два дня он нас к себе не подпускал, но на третий день уже не убегал из табуна: можно было довольно близко подъехать к нему, хотя он по-прежнему вздрагивал и взбрыкивал. И вот на рассвете шестого дня, когда весь табун замер и уснул, я подъехал к нему вплотную и ткнул его укрюком — он очень перепугался и тут же умчался.

«Наконец-то моя мечта близка к осуществлению», — сказал я сам себе, глядя на Вороного.

На рассвете седьмого дня я подъехал к нему и увидел, что он спит беспробудным сном. Сначала хотел заарканить его и приблизился вплотную — он не просыпался. Тогда я спешился, взял недоуздок и стал надевать на него, но он и теперь не проснулся…

Я вдруг почувствовал жалость к коню и даже решил не будить его — пусть выспится… Закурил. Потом долго смотрел на снежную вершину горы и думал: «Вот и добился я того, чего хотел. Бедный конь в моих руках. Весь ум человека и заключается-то в его хитрости. Вот Хорло гордится своей красотой, мучает всех парней и радуется этому, а чему радоваться мне? Неужели же тому, что я хитростью одолел бедного ни в чем не повинного коня?» Стоило мне об этом подумать, как я захотел его отпустить.

Но какой-то неведомый голос тотчас стал нашептывать мне на ухо: «Если ты его отпустишь, односельчане скажут, что ты не сдержал своего обещания. Ты должен показать им, что Самдан человек слова».

Но время шло, и Неукротимый Вороной наконец выспался. Он фыркнул, попытался вырваться, но вскоре успокоился. Всем своим видом он словно говорил: «Как же это я попался? Может, мне это снится?»

Потом он громко заржал, покачал головой и стал обнюхивать меня. Я погладил его, приласкал, и мы направились к юрте Хорло…

— Вот такую историю я услышал от отца, — закончил свой рассказ Данзан.

Я был поражен смекалкой табунщика. Пока Данзан рассказывал, незаметно пролетела длинная зимняя ночь. Наступил мутный рассвет, перестал сыпать снег. Лошади разбрелись и стали пощипывать траву.

Как только окончательно рассвело, мы поднялись повыше по склону и спешились. Данзан, который всю ночь не курил, сейчас набил трубку и задымил. Я заметил это и спросил:

— Ты вроде бы и не куришь в другое время — с чего это тебе понадобилось закурить сейчас, когда нам уже пора домой?

— Это тоже одна из тайн табунщика, — рассмеявшись, ответил Данзан и глубоко затянулся. А потом уже серьезно добавил: — Тут своя хитрость. Табунщик обычно закуривает на верхней стороне табуна или вообще на высоком месте, но обязательно с подветренной стороны.

— Почему?

— Все дело в том, что дым от трубки заменяет самого табунщика, когда он покидает табун. У нас давно замечено, что запах дыма держится долго. Во всяком случае, до того времени, когда приедет твой сменщик, наверняка сохранится. А у серых чутье острое: они дым чуют издалека, и им кажется, что табунщик на месте. И еще: это ведь не простой дым, а с человеческим запахом. — И он посмотрел на почти уже невидимые звезды.

Я же с интересом всматривался в эту бескрайнюю, испещренную следами копыт степь, и мне казалось, что передо мной расстилается карта нашей исполинской земли.

Данзан засунул трубку за голенище и встал.

— Совсем забыл тебе сказать об одной очень важной вещи, которую обязательно должен знать каждый скотовод. — При этом он указал кнутовищем на юго-запад: — Хорошенько запомни вон те две звезды. Старики говорят, что когда они приближаются друг к другу, то непременно бывает дзут. И еще есть примета: если они совсем сойдутся, то ночью обязательно начнется буран. Что-то мне кажется, что они с каждой ночью все ближе друг к другу. А может, и нет — просто я все время об этом думаю.