Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Именно эта проблема обсуждалась на симпозиуме, в работе которого профессор только что принимал участие. И он как бы заново почувствовал себя в зале заседаний, в самом центре горячей дискуссии, развернувшейся среди ученых из многих стран. Не одну бессонную ночь провел профессор Дондок, думая над этой идеей. И он, конечно же, не ожидал, что какой-то сельский паренек тоже может размышлять об этом. Наверное, любой бы удивился не меньше профессора.

— И как же у тебя родилась эта идея? Может, ты где-нибудь о ней прочитал? — поинтересовался он.

Зорикт так же несмело начал рассказывать:

— Учитель, это вот как случилось… — Он немного помолчал и снова продолжил: — Когда я учился еще в седьмом классе, перед весенним севом я несколько дней пахал землю вместе с отцом. И мне стало очень жалко не только своего отца, но и вообще всех трактористов. Представляете, им приходилось работать днем и ночью, иногда и поесть как следует было некогда. На весеннем ветру поднималась такая пыль, что ничего не было видно кругом… Случались и перебои с бензином, ломался трактор. Однажды мой отец прямо за рулем задремал. Я попросил тогда его: «Папа! Ты отдохни немного, а я вместо тебя попашу». Но он сказал мне: «Ничего, сынок! Сейчас все будет в порядке…» Остановил трактор, попросил принести ведро холодной воды, потом облился ею и стал пахать дальше. Вот тогда-то вдруг мне и пришла в голову эта мысль. Утром я рассказал о ней отцу. Он улыбнулся: «Интересно задумал… Но, наверное, что-нибудь да не получается, иначе бы ученые мира — их ведь тысячи — давно такую пшеницу вывели…» Он подтянул гайку у лемеха, сел за руль и сказал: «Кто знает, может, сын у меня вырастет и сделает открытие». Наверное, отец так сказал, чтобы не обидеть меня, но с тех пор я начал интересоваться растениями, — закончил Зорикт.

«Да! Только труд может рождать новые мысли и идеи. Только он дает крылья мечте и смелым дерзаниям! Если бы этот паренек не испытал всего, о чем здесь рассказал, то, возможно, за всю свою жизнь не додумался бы до этой прекрасной мысли. Все самое лучшее в мире имеет обыкновение рождаться от любви к ближнему. Вот и у этого паренька… Сначала к отцу, потом ко всем трактористам…» — думал профессор. Затем заговорил, обращаясь к Зорикту:

— Когда-то Мичурин писал, что превращение зерновых в многолетнюю культуру — замечательное дело, что это произведет переворот в сельском хозяйстве… — Он уже не мог остановиться и рассказал Зорикту вкратце о том, что говорилось по этому поводу на симпозиуме. Но ему почему-то стало неловко. Возможно, от того, что он так долго беседовал, словно с большим ученым, с каким-то выпускником средней школы, хотя даже не удосужился сначала поговорить со своими коллегами. Потом он пристально посмотрел на паренька и сказал:

— Ты очень интересно мыслишь, и я во что бы то ни стало постараюсь отправить тебя учиться по избранной тобой специальности.

Сам же стал мучительно думать: «Вместо кого же?» Он размышлял над этим несколько дней и в конце концов остановился на… своем сыне.

Дондок как свои десять пальцев знал сына. Да и как он мог не знать Ульдзия! Он ведь с пеленок растил и воспитывал его. Нельзя сказать, что отец не старался направить его по своим стопам, но из этого ничего не получалось: сын проявлял глухое равнодушие к его стараниям. Приходилось чуть ли не заставлять его брать в руки учебник по биологии, и только благодаря этому он по ней имел тройку. Зато он очень любил литературу и интересовался ею. Сделав уроки, только тем и занимался, что читал. Читал запоем и понимал толк в книгах. Вот и сейчас он лежит с толстой книгой в руках. «И надо же было им в мое отсутствие додуматься до такого…» — никак не мог успокоиться профессор.

Но жена была тут как тут:

— Ну что ты молчишь? Язык отнялся? Да я насквозь тебя вижу.

— Чего уж тут видеть. Действительно, все очень сложно. Надо хорошенько подумать, прежде чем принять решение. Речь ведь идет не только о человеческой судьбе, но и о будущем страны, в конце концов…

Однако жена резко оборвала его:

— Ну конечно, что ты еще можешь сказать? Теперь каждый старается отправить своих детей за границу, чтобы они получили достойное образование, а у тебя все не как у других… Все на свой лад переиначил… Надо же, поддержал какого-то совершенно незнакомого паренька! — выпалила она то же, что твердила уже несколько дней кряду.

— Цэрма, дорогая моя! Да что вы все «заграница» да «заграница»! И что за мода пошла такая? Ведь должен же в этом быть какой-то смысл. Ну допустим, что сын поедет за границу, но ведь я, как отец, хорошо знаю — он не осилит эту науку. В лучшем случае протянет полгода и вернется домой. Более того, он вот так будет у нас метаться и в конце концов окажется у разбитого корыта. Он не только себе, но и другому закрывает дорогу… Тот-то очень любит биологию, разбирается в ней. Разве можно так?

— Ну и пусть бы исключили. Исключают же других. По крайней мере он бы мир увидел, а потом можно было бы у себя где-нибудь устроить.

— Разве можно так транжирить государственные деньги? — попытался аргументировать свои доводы Дондок.

— В справедливость захотел играть? Так я тебе и поверила! Ты думаешь, я ничего не знаю? Мне твоя тайна давно уже известна. Конечно же, ты не мог не похлопотать за того паренька. Ты еще с молодых лет чуть что старался ездить в те края. Ты же месяцами пропадал там. Я знаю, где собака зарыта!

— Правильно, ездил. И что же из этого? Моя работа была связана с этим краем. И сейчас тоже. Там начиналось мое будущее, там я копался в земле — вот и стал ученым…

— Ну и хватанул же! Если бы там была твоя родина, еще куда ни шло, а копаться в земле ты мог где угодно. Не хочешь ли ты сказать, что там какая-то особенная земля, что на ней свет клином сошелся?

— Ну какое тебе дело до этого? — удивился Дондок.

— Значит, есть дело, если я говорю. Вот и выплыло наружу твое распутство тех лет. Все очень просто: ты сообразил, что тот паренек — сын твоей давней любовницы! Я говорю это тебе прямо в лицо. Я не смогу больше с тобой жить! — заключила она и принялась швырять в него книгами.

— Кто же тебе мог такое сказать? — еще больше удивился Дондок.

— Пусть даже никто и не сказал. Я сама уже много лет знаю об этом. У тебя ведь все написано на лице. Вот и сейчас… А иначе зачем ты перед этой поездкой был там? Бесстыжий! — И она разрыдалась.

— Ну и что же, что я ездил? Я ведь не отрицаю.

— Конечно же, специально ездил. Тебе надо было обсудить с ней, как его отправить за границу. Думаешь, не знаю? Ты все правильно решил: делай, делай его своим преемником, но учти, что теперь мой сын — не твой, и я тебе не жена. С сегодняшнего дня эта квартира не твоя. Тебе и без нас будет хорошо с твоей тайной женой. Хватит с меня того, что ты столько лет меня унижал!