Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Дочитав письмо, я повернулся к юрте, но тут Тоомоо крепко схватила меня за рукав.

— Ты что? Хочешь поступить с ним, как с тем широкоштанником? Если поднимешь руку на такого важного начальника, непременно угодишь в тюрьму! — испуганно сказала она.

Мне пришлось сдержать себя.

— Не бойся. Мы нашего служаку не кулаком, а словами оглушим, — сказал я и вошел в юрту.

В тот вечер Тоомоо пошла шить с соседской дочкой шубу и возвратилась уже после того, как мы с гостем заснули. Видно, ей было очень неловко.

После этого еще несколько раз приходили Тоомоо письма, написанные незнакомыми людьми. Я уже не сердился, читая их. Иногда меня даже смех разбирал, и тогда я садился помогать Тоомоо сочинять ответ. Через год Тоомоо забеременела. Меня не оставляла в покое мысль, каким будет наш первый ребенок: очень не хотелось, чтобы он родился похожим на меня. Сейчас даже смешно об этом вспоминать.

В то лето мы с Тоомоо вступили в только что созданное сельхозобъединение «Вперед». Она стала дояркой, а я табунщиком. Первое время, видно, у нас еще опыта было мало, потому мы не очень выделялись среди других, но за последние годы достигли заметных успехов. В позапрошлом году моя Тоомоо даже участвовала в совещании передовых доярок, проходившем в столице. Сам я недавно вернулся с совещания передовых табунщиков и скотоводов. Если учесть, что старшая наша дочь учится уже во втором классе, то читателям станет ясно: история, о которой я рассказал, произошла много лет назад. Девочка, словно в угоду мне, родилась похожей на мать. А о внешности следующего ребенка я уже не очень волновался, даже иногда подумывал: не беда, если и в меня лицом пойдет. Красивое лицо, конечно, притягивает людские взоры, но ведь на самом деле это только отражение чего-то. А вот красота труда — это уже не отражение, а качество. Это мы поняли с Тоомоо. Поэтому, чтобы воспитать своих детей трудолюбивыми, нам пришлось приложить немало усилий. Кстати говоря, когда в позапрошлом году Тоомоо уезжала на столичное совещание, я передал ей ту фотографию, которую «выудил» из вод реки Бургалтай, и наказал, чтобы она передала ее нашему знакомому молодому человеку, если доведется встретиться. Но она не встретилась с ним. Недавно, уезжая на совещание, я тоже захватил карточку с собой, но так же, как и Тоомоо, привез ее обратно.

Она ведь нам не нужна, зачем нам фотография совсем незнакомой девушки. Даже дети пристают и спрашивают: «Папа, это что за тетя?» А посему, если после прочтения этого маленького рассказа хозяин фотографии (я не знаю, каким теперь стал тот широкоштанный молодой человек) пожелает ее себе вернуть, пусть сообщит мне свой точный адрес. А у меня адрес такой: Булганский аймак, табунщику объединения «Вперед» Дэндэвийну Мятаву.

Пер. Н. Очирова.

Красота, которая может непостижимым образом потрясти человека до глубины души, которая волнует его сильнее всех радостей мира, способна раз и навсегда околдовать любого, будь он молод или стар, нечасто воплощается в живой природе, скажем в облике девушки. Но та, о ком пойдет здесь речь, восемнадцатилетняя Сунджидма, вобрала в себя все признаки такой редкостной красоты и гармонии природы.

Испокон веков в нашем краю было известно место, именуемое Хоёр-толгой — Две вершины. Одна из них, та, что с правой стороны уходит ввысь и пронзает густые белые облака, клубящиеся в высоком небе, часто бывает не видна. Облака почти всегда лежат по склону горы, словно стараясь оградить ее подножие от холодного дыхания ледяной вершины. Лишь изредка, когда летнее голубое небо просвечивает сквозь них, там в вышине, ослепительно сияя вечным льдом и снегом, показывается ее остроконечный пик. На этой горе нет деревьев и другой приметной растительности. Это нагромождение гладких бурых скал. Громадные, устрашающе нависшие камни с острыми углами, разбросанные по южному склону, кажется, настолько неустойчивы, что их может сбросить вниз порыв сильного ветра. Но когда на таком камне замечаешь гордо обозревающего окрестность архара, поневоле поражаешься неожиданностям природы, ее мудрой нерассудочности, и в душе рождаются какие-то смутные образы, бессильные, однако, передать фантастическую красоту мира. А когда архар поднимется еще выше, перескакивая с одной скалы на другую, радостная гордость за творения природы переполнит сердце. Эту гору называют Красной Нагой вершиной.

Другая же гора, громоздящаяся слева, с подножия и до самого верха покрыта густым вечнозеленым лесом. Здесь царство всех лесных трав и деревьев, всех минералов и камней, среди которых обитают и гнездятся какие только есть пернатые и пресмыкающиеся, ползающие и бегающие. Мягкий ветерок доносит оттуда неведомые ароматы, что наводят на мысль о растущих в том лесу причудливых, еще неведомых людям цветах. Доступ в эту райскую котловину, зажатую с двух сторон такими непохожими друг на друга горами, с севера преграждает глубокое прозрачное озеро с чистыми зеркальными водами. Волны его тихо плещут у подножий гор и откатываются обратно в прохладную глубь. Это озеро, возникшее на горной террасе, — тоже каприз природы. По синим его просторам безмятежно плавает стая лебедей. С правого берега на них удивленно взирают горные козлы и архары, а с левого, покрытого лесом, робко поглядывают грациозные олени и рогатые изюбри. А на юг от этой тихой, изумительно красивой долины, окруженной с трех сторон диковинными творениями удивительной в своей многоликости природы, простирается бесконечная, сливающаяся с горизонтом степь.

Белоснежное стадо овец и коз, с которым ежедневно приходит сюда девушка по имени Сунджидма, от восхода солнца безмятежно пасется на сочных травах левого предгорья. В полдень они нетерпеливой гурьбой сбегают вниз к озеру, чтобы вдоволь напиться прохладной воды. Встревоженная стая лебедей неохотно отплывает к середине озера, потом с прежней беспечностью продолжает свой путь вдоль противоположного берега. Напившись, стадо разделяется на две половины. Козы норовят забраться на крутые красные склоны правого берега, словно состязаясь в ловкости и проворности с сернами и архарами, пасущимися там, а овцы, пощипывая траву, медленно бредут к лесистым склонам левого берега. Тогда лебеди снова плавно возвращаются на свое привычное место.

Сунджидма садится на берегу озера, смотрит на свое отражение в прозрачной воде, расплетает длинные, падающие до земли шелковые косы, полощет их в воде, потом встает, выпрямив гибкий стан, поправляет складки слегка выцветшего халата из коричневого шелка и надолго замирает, словно что-то разглядывая в голубой озерной дали. Потом приподнимает руками грудь, отчего ее тонкая талия делается еще тоньше, и тихо смеется, думая про себя: «Я уже достигла того возраста, когда ждешь встречи с той любовью, про которую шепчутся девушки. Интересно, какая она? Наверное, очень сладостная и приятная. Когда девушки говорят о ней, глаза у них так и горят от счастья. А что же они чувствуют при этом?» Она снова мечтательно улыбается и легкой, пружинящей походкой идет вверх по склону, туда, где неизвестно кем тысячи лет назад врыты в землю тяжелые каменные плиты. Она проходит между ними и наконец, приблизившись к плоскому, похожему на сундук квадратному камню, садится на него. Это один из плиточных могильников, находящийся у самого края древнего кладбища. Но он не похож на другие, вокруг него, между выложенными правильным квадратом камнями, растут цветы. Они как бы повторяют каменную ограду плиты, образуя другую, цветочную. Удивительно то, что эту яркую цветочную ограду никогда не трогают овцы и козы. Сорвут один-два цветка и спешат прочь своей дорогой.