Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Я ведь уже не школьница, а взрослый человек. Неужели нам с Вами не интересно было бы поговорить, вспомнить те годы? И матери тоже хочется увидеть Вас. Если приедете в столицу по делам или в отпуск, заходите. Адрес я написала. Меня Вы можете найти и в университете. Наш старый дом не ищите, его уже нет. На том месте сейчас строят детсад. Скоро там будут бегать малыши. Это тоже многозначительный факт. До свидания!»

Я прочел это неожиданное письмо. И сейчас, как в те далекие студенческие годы, я иду в магазин с маленькой сумкой. Сегодня мне захотелось опять стать студентом. В душу разом нахлынули воспоминания. Через неделю начнется новый учебный год. Ну что ж, завтрашним поездом я еду в столицу. В самом деле, может быть, нам надо о многом поговорить? Кто знает.

Пер. Н. Очирова.

Мне представился счастливый случай провести в родных местах несколько согретых ласковым осенним солнцем дней. Беспрерывно трясясь по бездорожью, дни и ночи напролет я разъезжал по районам, чтобы собрать для газеты материал об уборке хлеба, все тело мое ныло от усталости. Мы ехали через тока, усеянные зерном. Вот остался позади госхоз Цагаантолгой, и, вздымая столбы пыли, мы выбрались на широкий тракт. Оживленно и с восхищением говорили о работе комбайнеров, с горечью и сожалением вспоминали брошенный на токах хлеб. Сидевший рядом со мной товарищ спросил:

— Куда сейчас поедем?

— В земледельческую бригаду объединения «Восход», — словно сговорившись, ответили мы с шофером в один голос.

Перед нами расстилалось поле скошенной пшеницы — из земли торчала выгоревшая на солнце сухая стерня. Увидев одинокую юрту возле тока, затерявшегося посреди бескрайнего жнивья, шофер проговорил:

— Заедем в этот айл, утолим жажду и поедем дальше.

— А чей это айл? — спросил я.

— Шагдар-гуая.

— Какого? Уж не того ли Шагдар-гуая, который держит у себя множество разного зверья и птиц?

— Да, кажется, это тот самый. Очень интересный человек, — ответил шофер.

И вот за разговорами мы подъехали к той юрте. Заметив рядом двух лосят, я понял, что здесь и правда живет мой знакомый Шагдар-гуай. Мы вошли в юрту. Совершенно седой старик, сидя на хойморе [86] Хоймор — место для почетных гостей напротив входа в юрту. , отбивал косу, его жена, пожилая женщина, ломала хворост и разводила огонь. Мы поздоровались, поговорили о том о сем. «Бедный Шагдар-гуай, как постарел! Да и жена его тоже… Меня совсем не узнают», — подумал я и завел разговор о своих земляках.

— Э-э, да ты, оказывается, здешний, сынок, — протянул старик. Он отставил звеневшую отбитую косу в сторону и раскурил трубку. Искры от трубки падали на сверкавшее каленое лезвие, и оно вспыхивало огненными бликами.

— Да, я здешний, а вы меня не узнали, — ответил я и назвал своих родителей.

— Вот как! Ты — сын Дэмбээ? Как говорится, мужчины вырастают, войлок вытягивается. Вот и ты уже взрослым стал. Помню, я все боялся, как бы тебя мои пчелы не искусали. Подумать только! А как будто все только вчера было. — И он, отрывисто рассмеявшись, глубоко затянулся, поддерживая огонь в затухающей трубке. — Если уж вы, дети, такими выросли, что про нас говорить. — Шагдар вздохнул, видимо сожалея об ушедших годах и утраченном здоровье. — Эй, старуха! Скорее ставь чай, покорми гостей!

— А вы все такой же бодрый. И, я смотрю, по-прежнему держите у себя зверей.

— Да куда к черту бодрый! Запал есть, а пороху уже не хватает, сынок. Вот езжу теперь вслед за зерном, от тока к току, да поля сторожу, стараюсь уберечь хлеб от птиц и скота. — И он замолчал. Истомленные жаждой, мы с удовольствием пили крепкий, ароматный, щедро сдобренный молоком чай, сваренный женой Шагдар-гуая.

— Да и вы по-прежнему мастерица чай заваривать, — обратился я к ней.

— Что вы, мы со стариком уж давно не те стали. Пейте, ребята, пейте. Говорят, чай с оленьим молоком прогоняет усталость. Пейте! Я пойду поесть приготовлю. — И она вышла.

— Шагдар-гуай! А вы что, траву здесь косите? Сейчас трава, наверно, уже желтеть начинает?

— Да нет же, сынок. У нас здесь пшеницу убирают машинами, и в оврагах, ямах хлеб остается несжатым. Видишь ли, сынок, у наших жаток зубья низкорослую пшеницу не захватывают, проскакивают поверх нее, поэтому-то колосья остаются. Ну вот я и придумал себе занятие: беру эту старенькую косу и сваливаю оставшуюся на поле пшеницу. Как говорится, чем сиднем сидеть, лучше пасти верблюдов. Нашему объединению и пригоршня хлеба — прибыль, — объяснил он.

— На тех токах, где мы были, очень много остается необмолоченной пшеницы, целые кучи зерна пропадают. А у вас как? — спросил один из моих товарищей. Шагдар-гуай покачал головой.

— Так много, что и не сказать. Мы с женой уже на это смотреть не могли, вот и приручили тут муравьев себе в помощь.

— Муравьев приручили?! — изумился я. Шагдар-гуай заметил, что мы заинтересовались, и глаза его загорелись:

— Да-да, сынок, они собирают зерно, брошенное на току.

— Много у вас муравьев? — вступил один из товарищей в разговор.

— Вот уж не знаю, сколько их там миллионов будет, десятки или сотни. Но уж наверное больше, чем мне сосчитать под силу. Сначала земляки говорили: «Старый Шагдар из ума выжил — вздумал муравьев кормить, да на них зерно перевозить. Виданное ли дело?» У меня уж вся эта болтовня в печёнках засела… — Тут Шагдар-гуай несколько переменил тему: — Вообще-то я и сам не думал, что так все получится. В прошлом или позапрошлом году ставил как-то на краю поля пугало от птиц. Захотелось мне покурить, я присел у дороги, достал трубку и принялся рассматривать пшеницу, прибитую дождем к земле. Гляжу, муравей тащит на себе зернышко. Тут-то мне и пришла в голову мысль: «Э-э, погоди! Если приручить этих батыров, которые «и по отвесной скале взберутся, и под пулю не угодят», чем они будут не работники? Пускай хоть понемногу да собирают оставшееся на току зерно». — Шагдар-гуай затянулся и закашлялся. Мой товарищ, не выдержав, спросил:

— И сейчас тоже ваши муравьи зерно переносят?

— Муравьи? Да, собирают зерно, сынок.

— А куда же они его стаскивают?

— Там за током есть старый амбар, туда и носят.

Нам захотелось взглянуть на муравьев, которые переносят пшеницу, и мы вместе с Шагдар-гуаем вышли из юрты. Подойдя к деревянному амбару с полуразрушенными стенами и наскоро залатанной крышей, которая все же могла служить укрытием от дождя, мы увидели в дверях амбара непрерывную вереницу муравьев. Она текла как река в половодье: каждый тащил пшеничное зерно, а некоторые, те, что посильнее, даже тянули за собой целые колосья. Муравьи складывали зерно в амбар, куча росла, и ее вершина достигала уже середины стены. Глядя на эту груду зерна, я спросил: