Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

— Шагдар-гуай! А сколько же за день приносят ваши муравьи зерна?

Чтобы не мешать муравьям, мы отошли и присели на жердь, огораживавшую ток.

— Не знаю. Вот это зерно они наносили за десять дней.

Мы прикинули, что в куче наверняка будет восемьсот — девятьсот килограммов зерна.

— Вы на этом току всего десять дней? А вообще-то где живете?

— Да мы, сынок, на одном месте больше чем полмесяца не задерживаемся. До этого несколько дней провели в пади Хондий, там муравьи тоже наносили кучу зерна. Потом переехали в Дзунмод, и там примерно такой же амбар заполнили пшеницей. В основном ездим по таким местам, где остался сухой необмолоченный хлеб. Вот и здесь еще деньков пять-шесть посидим, не больше.

Посмотрев на суетливо сновавших взад и вперед муравьев, Шагдар-гуай засмеялся:

— Забавные они существа, все хлопочут, ни минуты не могут без дела. — Он встал и принялся разглядывать неутомимых муравьев, которые тащили зерна.

Чудной старик и добрый… Ведь всю жизнь возится со всяким таким зверьем, подумал я, собираясь спросить у него: «Как же вам удалось приручить целую армию муравьев, чем вы их приманили?» И вдруг я подскочил как ужаленный — оказывается, один из этих маленьких трудяг и впрямь впился мне в ногу. Я что есть силы хлопнул ладонью по ноге. Машина тоже дернулась, и тут я проснулся… Только не муравей укусил меня, а я хлопнул себя по лбу и убил комара. На лбу от укуса вскочила огромная шишка. Шофер, глядя на меня, улыбался:

— Ну и крепко же вы уснули! У нас тут такие комары — никому спать не дадут.

Но я пропустил слова шофера мимо ушей — все думал об этом странном сне, снова и снова вспоминая пригрезившееся.

— А куда сейчас поедем?

— Во-он там виднеется ток, у Бургалтая. — И шофер показал в сторону.

Я посмотрел в окно машины, немного помолчал и спросил:

— Здесь поблизости не живет Шагдар-гуай?

— Какой Шагдар? Не тот ли, который держал у себя разных диких зверей?

— Да-да, тот самый.

— Помер уж старик, лет пять или шесть назад. А что, вы его знали?

— Да, мой давний знакомый, — сказал я и показал на черневший, словно шляпка гриба, и начинавший затягиваться травой круг от юрты: — Кажется, здесь старики жили…

Пер. Л. Скородумовой.

— Странные эти взрослые! О чем только не говорят между собой. А на меня даже внимания не обращают, ни слова от них в ответ не услышишь. Ну что мне остается делать? Все лето только и разговаривала, что со своими ягнятами. Хорошо было бы поболтать с подружками, так ведь поблизости совсем нет детей. Мы здесь одни живем. Нет, правда, очень скучно. Давай мы с тобой поговорим, — так обратилась к птичке-бормотушке, что целыми днями порхает в степи с криком «дзун хурга, дзун хурга», маленькая девочка, которая пасла ягнят. Птичка раскачивалась на верхушке высокого стебля какой-то степной травы.

— А мне папа рассказывал о тебе… Когда-то, давным-давно, ты была маленькой девочкой или мальчиком и пасла ягнят. Однажды ты уснула, а ягнята разбрелись, и вот до сих пор ты никак не можешь их найти и зовешь повсюду: «Дзун хурга — сто ягнят, дзун хурга — сто ягнят!» Это правда, что ты их потеряла? Мой папа поэтому всегда мне наказывает, чтобы я не спала. — Увидев, как маленькая птичка вертит головкой из стороны в сторону, словно прислушиваясь к ее словам, девочка громко рассмеялась.

— Ты что, не хочешь сама рассказать мне свою историю? Стесняешься? Ну давай тогда я расскажу о себе и своих ягнятах. Ладно? Я тоже еще маленькая, мне всего девять лет. А в школу я сейчас не хожу. В тот год, когда я училась в первом классе, у меня опухла нога, и врач сказал, что мне нельзя ходить в школу, вот почему я и оказалась в худоне. Знаешь, как меня зовут? Наверное, не знаешь. А мое имя разбросано повсюду — и по степи, и по горам. Правда-правда! Ведь в степи много всяких цветов — и желтых, и красных, и синих. А я родилась очень смуглой, вот меня и назвали Цэцгэ — Синий Цветок. И я тоже пастушка. В прошлом году мы пасли овец. Но мне не нравятся овцы. Они совсем как взрослые. Не скачут и не резвятся, как мои ягнята. И всегда ленивые, сонные, никакого внимания на тебя не обращают. Даже когда блеют, «м-ме-о» у них получается так грубо. А у ягнят тоненько, нежно: «м-мя-а». Вот поэтому мы нынче взяли в объединении ягнят для выпаса. Я этих ягнят всех наперечет знаю — кто глупый, кто умный, кто смелый. Во-он тот, с коричневой шейкой — ну такой глупенький! Однажды наелся крапивы — то ли рот обжег, то ли что, не знаю, но целый день кувыркался. Я смеялась над ним до упаду. С тех пор он, как увидит высокую зеленую травину, обойдет вокруг и стоит, смотрит на нее. А как он любит спать где-нибудь в тени! Я, бывало, подкрадусь тихонько, схвачу его, а он даже не просыпается. Да я и сама такая же. Утром, когда меня будят: «Пора к ягнятам», — так спать хочется… А папа и мама все говорят: «До чего же дети любят спать!» И правда, наверное, все, кто еще не взрослый, любят поспать. Ведь ты тоже, когда была маленькой, любила спать? — спросила девочка.

— Опять ты молчишь? По-моему, ты была сонулей, просто стесняешься признаться в этом. А вон тот ягненок с черными глазками — самый смелый. Иногда он будто дразнится: подойдет близко-близко, повернется — и бежать. А когда ты была пастушкой, у тебя в стаде был такой же шаловливый ягненок? — Девочка немного помолчала, прислушиваясь к птичке, а затем снова разговорилась.

— Ты все молчишь. Как будто сама никогда не была маленькой. Стала взрослой и внимания на детей не обращаешь. А все-таки кем ты была в детстве: девочкой или мальчиком? Наверное, такой же девочкой, как и я. Доброй, веселой и ягнят любила. И до сих пор раскаиваешься, что тогда заснула. Правда? — спросила девочка, а птичка вдруг вспорхнула и с криком «дзун хурга — сто ягнят, дзун хурга — сто ягнят» стала кружить у нее над головой.

— Нет, это не те ягнята, которых ты потеряла. Это ягнята нашего объединения… У них на ушах метка есть, они все с сережками. Совсем как женщины. Я сама еще ни разу не надевала серьги, а они уже надели. Интересно, зачем женщинам серьги? Может быть, это придумали мужья, чтобы им легче было узнавать своих жен? Но ведь когда мама не надевает сережки, папа все равно ее узнает. Нет, конечно, они их не для того носят. Да ладно, какая разница. Лети, дзун хурга, ищи свое стадо. Наверное, твои ягнята давно уже выросли и стали взрослыми овцами… А потом у них тоже родились ягнята. И тоже выросли… — Сказав это, девочка взглянула вверх.

Птичка покружила над ней, будто соглашаясь: «Ты права, мне уже не найти свое стадо», — и улетела прочь.

Немилосердно пекло знойное полуденное солнце. Ягнята внезапно поднялись и побежали в сторону реки — словно морская волна покатилась. Смуглая маленькая девочка, изо всех сил стараясь не отстать от них, бежала следом.