Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Они расположились в тени под старым раскидистым тополем с искривленными от постоянных ветров ветвями. Взглянули в глаза друг другу, и их губы слились в горячем, упоительном поцелуе. Они забыли обо всем на свете…

Баатар подошел к кромке берега и, оттолкнувшись, прыгнул в прохладную быструю струю. Разгоряченное зноем тело жадно впитывало прохладу. Потом он прыгал и бегал по зеленой луговине, резвясь, как жеребенок. Дуламсурэн наблюдала за ним повлажневшими, утомленными глазами, улыбалась, то расплетая, то снова заплетая свою косу. Наконец Баатар улегся возле нее.

— Дуламсурэн, — чуть внятно прошептал он.

— Да, что? — Она положила ладонь на его мокрый лоб.

— Ты знаешь, что я надумал? Когда Сэмджид уедет учиться, я заберу мать с малышами и поселюсь здесь, в городе.

— Что ж, вполне возможная вещь.

— Думаю, сестра поможет мне найти какую-нибудь работу. Мне ведь безразлично, кем работать.

— Я слышала, требуются рабочие в управлении электросети.

— Вот я и попрошусь туда.

— В любом случае Сэмджид тебе поможет.

— А знаешь, я мог бы пойти работать и на лесозаготовки. Вместе с твоим отцом.

— Эх, не успела я сообщить родителям о новостях. Вот удивятся они, когда узнают, что я теперь не на кухне у хамбы работаю, а солисткой театра.

— Там у вас, на Народном стадионе, не найдется для меня работы?

— Да я не знаю, какая еще работа может быть у нас, кроме как петь или танцевать. Ты сможешь играть в спектакле?

— Нет, не смогу. Лучше я пойду в контору электросети. Надо будет поговорить с Сэмджид.

— А что она сама думает обо всем этом?

— Перед отъездом в Москву собирается побывать в родных краях. И меня хочет взять с собой. А я сказал, что в худон насовсем не поеду, а заберу мать и ребятишек сюда. Правда, она еще окончательно не решила.

— А о нас с тобой что говорит?

— Что она скажет? Просто ничего не говорит.

— О, я знаю — она одобряет наши встречи, переживает за нас.

— Слушай, Дуламсурэн!

— Да, слушаю.

— Знаешь, что я скажу сестре? Скажу, что в худон не вернусь, а поступлю здесь на работу, заберу мать и малышей и женюсь на тебе. Не возражаешь?

— А она согласится?

— Сэмджид поймет меня. В худон я все равно не вернусь. А если… Нет, ни за что не поеду! Ведь там на меня коситься будут — в тюрьме сидел…

Они замолчали. Снова заговорила Дуламсурэн:

— Что-то я не совсем поняла тебя, Баатар. Кто на тебя будет коситься? Разве ты преступник?

— Конечно, я преступник, самый что ни на есть… — Он закрыл лицо руками, готовый заплакать.

— Что ты сказал? — испуганно встрепенулась Дуламсурэн. — Что это ты говоришь? Успокойся. Не надо, милый! — Она наклонилась, прижала горячую щеку к холодному лбу Баатара, погладила по груди. От ее прикосновения Баатар как бы очнулся, взял себя в руки. Он лежал, глядя в ясное небо, по которому плыли облака, совсем маленькие, размером с ладонь.

Со склона горы, где они расположились, было видно, как связка плотов с трудом преодолевала пороги на реке и плотогоны, перекликаясь между собой, налегали на весла. Они, казалось, совсем не замечали Баатара с Дуламсурэн. Вглядевшись в плотогонов, девушка вдруг неуверенно воскликнула:

— Да это же вроде мой отец!.. — И она набросила на голову платок, чтобы ее не узнали.

Когда плоты поравнялись с Дуламсурэн и Баатаром, один из плотовщиков, загорелый, как бронзовая статуя, шутливо крикнул парочке:

— Эй, вы! Неплохо там устроились?

Плот проплыл дальше, а Дуламсурэн, думая об отце, еще долго махала рукой вслед удалявшимся плотам.

— Знаешь, Баатар, ты спроси Сэмджид, не будет ли она против, если мы с тобой съездим к моим родителям. — В ее голосе звучали просительные нотки. И Баатар, влюбленно глядя на девушку, ответил:

— Конечно, мы это сделаем. Мне обязательно надо познакомиться с твоими родителями.

В приононской долине прошли затяжные дожди, дороги развезло, и поэтому Сэмджид пришлось оставить машину в сомонном центре. Машину для перевозки матери с ребятишками она выпросила в «Монголтрансе» и почти пять суток добиралась на ней до Онона. Несколько раз машина «садилась» в особенно размытых местах. Сэмджид измучилась порядком. От сомонного центра решила ехать на уртонном коне. Наконец добралась до переправы через Онон — и снова препятствие: река разлилась, вброд не сунешься. На обоих берегах скопилось много народу, и старик перевозчик на плохоньком пароме, не успевая передохнуть, сновал от берега к берегу, перевозя путников.

В ожидании, пока подойдет паром с пассажирами с того берега, Сэмджид привязала коня к дереву, уселась в тени. «Онон! — пронеслось в мыслях. — Чуть ли не с детства знакомая, родная река! Каждый раз встреча с тобой как встреча с близким человеком после долгой разлуки».

Не умещаясь в привычном русле, широко разлилась река, кипит и пенится поток на стремнине — он то и дело будто в нетерпении меняет направление, норовя ускорить свой бег, играючи несет и ворочает огромные вздыбленные лесины. Мрачноватое зрелище, но величавое! И радостно на душе от новой встречи с любимой рекой! «О мой прекрасный Онон! — снова и снова повторяла про себя Сэмджид. — Вот уже восемь лет, как я впервые увидела тебя. Восемь лет! Какая же я была тогда юная. Как в песне поется: «Родину вспомню — и годы забуду…» Будто вчера покинула я эти места. А Онон все такой же, как и восемь лот назад. В то лето с матерью и младшими братьями и сестрами как раз на этом перевозе переправлялись мы через Онон, по пути в монастырь Ламын. Здесь впервые увидела я Очирбата. Разве думалось тогда о большой любви и о страшном горе, которые пришли потом! Забитая и нищая, совсем не знавшая жизни девчушка, разве думала я, что стану человеком и вернусь на Онон, чтобы посидеть на берегу в одиночестве перед поездкой в далекие-далекие края».

Подошел паром. Сэмджид деловито завела на него коня и собралась было переносить седло и другую поклажу. В это время ее окликнул кто-то из толпы прибывших с того берега.

— Эге, Сэмджид, ты ли это?

Она обернулась на оклик и сразу узнала Чойнхора. И опять возникло у нее ощущение, что видела его лишь вчера. Чойнхор подбежал к Сэмджид, сжал ее руку.

— Откуда ты, Сэмджуудэй? Как здоровье, что нового? Ну, рассказывай! — По всему было видно, что он искренне рад встрече. Сэмджид передалась эта радость, на сердце потеплело.

— Вот удивительная встреча! — воскликнула она. — А ты совсем не изменился. Все такой же. Далеко ль направляешься?

— В монастырь Ламын. Тесть мой при смерти, просил, чтобы лама-наставник приехал.

— Подожди, кто же это твой тесть-то?

— Как, разве ты не знаешь? Дядюшка Дунгар. Ведь я все-таки женился на Балджид. Не слыхала? Впрочем, откуда же тебе знать об этом.