Ян Папп - Направление — Прага

Пришли ночью. Встретился с ними только на следующий день. Как же они изменились! Опаленные в боях, нанюхавшиеся пороха, с мужественными лицами, шли они колонной.

Да, это были они — кавалеры, элегантные, как всегда, но не те, которых встретил в Канторе. Словно от прошлых дней их отделяла невидимая граница.

К ним присоединилось много новеньких, особенно с поважских фабрик.

Капитан, конечно, верен был своей привычке: сырое молоко и ежедневно пятьдесят граммов. Пикар, тень капитана, регулярно и старательно исписывал свои бумаги. Бронзини даже увеличил запас ругательств. А приятный тенор Альбер Ашерэ — парижский железнодорожный контролер — в ответ на похвалу слушателей повторял снова и снова: «Я один в этот вечер».

Видел и новых. Капитана Форестьера — офицера запаса, юриста из Монпелье, парижанина — лейтенанта Гейссели, младшего лейтенанта Доннадье, студента-юриста из Марселя, который как в плену работал в Дубнице — потом все влились в соединение.

Брезика пригласили к столу. Сидели вместе с русскими и хозяевами. Черт знает, как договаривались.

Вспомнили Кантор, первые дни. Правда, не вспоминали мертвых. Прошлого словно не существовало. Только будущее.

— Знаете, что о вас говорят немцы? — объяснял француз русскому: — Что всегда можете уловить нужный момент. «Когда сеять, а когда жать». Мы в этом слабее. Француз для немца — поверхностный, непостоянный, все преувеличивающий болтун. А еще говорят, что Франция — это счастливая семья, где по воскресеньям пирог и шампанское.

— Ну а я слышал, что вы говорите о немцах, — помогал себе жестами солдат в пилотке со звездочкой, — якобы слишком много работают. Это так?

Нотариальную контору и мельницу, где поместили офицеров, частные дома, где жили сержанты и солдаты, обступили и млад и стар. Не потому, что веселый Татав ощипывал гуся прямо на улице. И не потому, что кое-кто залезал на деревья и объедался яблоками. Нет, не из любопытства. Это была естественная благодарность. Не хотели, чтобы гости чувствовали себя обделенными. Наоборот, собирались там, чтобы укрепить их решимость к справедливой борьбе.

С такой же заботой готовили они сейчас свою деревню к рождеству. Триумфальная арка. Зеленая хвоя. Цветы. Флаги.

Толпа залила нижний конец деревни, чтобы лучше видеть, как маршем пойдут партизаны. Как наши. Как французы.

Ведь готовился парад. Большой и торжественный. Всей бригады. Хотели проверить силу, боеготовность бригады, укрепить ее уверенность, влить новые силы. Шестьсот бойцов готовились к параду; без тех, конечно, что воевали.

Брезик приковылял первым.

— Ого, — посмотрел на него Величко, — что ты тут хромаешь? Иди к нам. Да понаблюдай за минерами.

Встал тогда Ян на почетном месте. И все видел.

Подразделения, построенные для парада. Заботливо вычищенная форма, поблескивающее оружие. Впереди командиры. За ними части. Во всеоружии.

Суворовский отряд со знаменем.

Отряд Гейзы Лацка.

Минеры. Со знаменем молодой шахтер из Гандловой Виктор Жабенский.

Французы. Бельгийцы. Словаки из Франции. Со знаменем шофер Франек.

Моросило, потом дождь усилился. Знамя развевалось на ветру.

— На караул!

Винтовки взлетели к плечам. Руки, спины выпрямились, ноги словно вросли в землю.

— Партизаны, солдаты! — громко начал Величко.

— Словаки! Советские! Французы! — продолжил Шмидке.

— Благодарность вам и благословение! — сказал седовласый детванский священник.

— Шагом марш!

Людской поток двинулся. Без музыки. Песнь была в каждом из них. Раз-два! Пальцы сжимали винтовки, автоматы. Башмаки отбивали ритм. Лица обращены к офицерам.

О, первая партизанская!

Брезик про себя считал их, опытным взглядом старого бойца оценивал выправку, лица, обращенные к генералу в момент приветствия. Так когда-то маршировал он в Секешфехерваре. Правда, из-под палки.

Эти же по своей воле.

Из патриотической любви к отчизне. Ради веры в будущее.

Уже сегодня, завтра многие из них уйдут на фронт.

Что ждет их в будущем?

— Ну как? Обратил внимание на минеров? — спросил его после парада Величко. Сам в новой словацкой офицерской форме.

Разговорчивость Величко возбуждала подозрение. Не задумал ли он чего? Поэтому на вопрос Брезик ответил вопросом:

— Да, обратил, но никак не пойму, зачем мне это?

— Потому что назначаю тебя комиссаром к нам. Это почетное место. Здесь нужен настоящий парень.

Поливал дождь. Ветер развевал знамена.

— Так вот оно что, — дошло до Брезика. Опираясь на палку, он направился к минерам.

Начинал воевать.

Наконец-то!

Перевел со словацкого А. Петров.

Осужденных привели на поляну, когда подразделения уже построились.

Слева — словаки. Справа — французы. В середине — русские.

Те двое стояли перед строем, почти у края леса. Бледно-мертвенные лица. Плечи опущены. Глаза взывают о помощи.

В конце словацкого строя стоял юноша немногим моложе, чем они. Как его только ноги держали. Глаза вытаращены. В лице ни кровинки. Живот подвело. По телу мурашки.

Никогда еще не встречался со смертью. Не видел, как умирают люди. И не представлял себе страшного уравнения преступления и наказания, в которое сейчас должны добавить неизвестное…

Звали его Мило Гамза. Из Белой. Он, как и его отец, а отец, как дед, а дед, как прадеды, все они зарабатывали на кусок хлеба топором лесоруба. Лес их колыбель и кладбище. Здесь рождались, кормились, умирали. Они знали тут все и каждого. Тайны леса читали как книгу жизни. Знали, как распускаются почки на деревьях; как пробраться тропками, о которых никто не ведал; где проходят какие звери; кто утащил у старого лесника Олдхофера сухари; какая из девушек и когда ходит по малину, а какая — за черникой. Разве можно после этого не знать, что происходит у Турца — в окружающих горах, лесах, долинах?

Когда впервые Мило услышал о тех, что перебираются сюда как к острову спасения, прибежал домой:

— И я пойду!

— Посмотрите! У щенка зубы прорезаются, — заворчала мать.

— В лесу как на войне! Тебе этого мало? — отрезал отец.

Но парень не сдавался.

Турец, тайник, окруженный горами, в стороне от магистралей, был убежищем для преследуемых, бежавших сюда из Германии. Здесь не грозила опасность, как в рейхе. Тут не надо было бояться каждого шага. Слова. Взгляда. Встречи. В деревнях можно постучать в окно, попросить поесть, переночевать, избавиться от лагерной робы с позорной меткой. Их принимали охотно, пускали переночевать, помогали переодеться, даже денег давали. Со многими можно было договориться.

Много говорили о беженцах в Валчи, Гадере, Нолчове. О Жингоре из Быстрички, который отказался идти на фронт. Зима стояла лютая, а беженцев все прибывало. Всех их надо было надежно спрятать по лесам, в сараях, на сеновалах…