Корнелиу Леу - Власть

— В молодости я замещал должность профессора в Галаце. Тогда я дружил с Барбу Немцяну. Я даже знаю, когда он написал вот это стихотворение. Он пришел однажды к нам и стал его читать, тогда он только что написал его… Как сейчас слышу его. «Галац, жестокий город торговцев…» И знаете, как это хорошо подходит к нашему городу! Чертовски хорошо; я бы сказал, просто страшно хорошо! Пожалуйста, читайте!

Василиу прочел стихотворение и, оценив его со свойственным ему субъективизмом, воскликнул:

— Отлично! Мне оно очень нравится!

— И мне тоже. Тридцать лет оно ласкает мне душу и выражает то, что я чувствую. — Профессор вскочил на ноги. — Видите ли, капитан, сегодня утром я разговаривал с коммунистами. Где же до сих пор скрывались эти люди?

— Скрывались? Может быть. А возможно, мы просто не видели их или ничего не знали о них. Тем же вопросом задавался и я сразу же после двадцать третьего августа. Мне показалось, что они — люди особенные. Но какое разочарование…

— Я им сделал комплимент, — произнес профессор, уставившись на абажур лампы. — Я сказал, что они выходят на арену истории. Один из них мне ответил, что они давно уже вышли… Я хотел ему возразить, уточнить, что означает «выйти на арену». Но какой в этом смысл?! Видите ли капитан, я часто спрашивал себя: разве в Галаце, когда Барбу писал стихи, не было таких вот людей?.. Нет, я хочу быть абсолютно объективным, как историк. Я не вмешиваюсь в политическую борьбу.

Василиу по своему обыкновению широко развел руками:

— Господин профессор, эта политика не для нас с вами. В первые часы восстания двадцать третьего августа меня послали с одним коммунистом искать какого-то ученого, чтобы спрятать его в надежном месте, так как он что-то очень важное придумал. Мне показалось, что забота о сохранности национальных ценностей достойна всяческой похвалы. Именно с такими людьми, по моему представлению, мы должны были немедленно приступить к реконструкции страны. Знаете, как я был счастлив тогда, считая, что нашел свою дорогу! Теперь же все полетело к чертям! Тех, кто думал об изобретениях, способствовал национальному процветанию, я вижу теперь ввязавшимися в политическую борьбу с другими партиями. Хорошо, что я тогда не особенно поддался их влиянию. Просто-напросто другие маски, но суть одна. Солдаты дерутся на фронте, а мы здесь занимаемся политикой, собираем своих сторонников, произносим предвыборные речи. Ну что может сказать мне тот факт, что царанисты [10] Представители румынской мелкобуржуазной партии. — Прим. ред. больше не бранят либералов, а, объединившись, ругают коммунистов? Я знаю ваше мнение и полностью с ним согласен: меня тошнит от политики!

Говорил он страстно, звучно, отчетливо произнося каждое слово. Забыв про раненую руку, он стал ею жестикулировать, но тут же почувствовал боль.

— Рана, я говорил вам…

Профессор бросился к нему с протянутыми руками, но застыл на месте, услышав голос жены:

— Григорэ, кто-то пришел! Спрашивают господина капитана.

— Меня? Но откуда они узнали, что я здесь? Я ведь только что пришел…

— Какой-то господин инженер, — ответила старушка. — Да, господин инженер…

— Сегэрческу! — послышался в прихожей высокомерный голос. В дверях появился низкорослый мужчина.

Капитан с удивлением посмотрел на него. Не менее удивленным казался и профессор. Но это длилось всего лишь мгновение. Лицо симпатичного профессора вдруг преобразилось, стало таинственно-смешливым.

— Пожалуйста, господин инженер, — сказал он. — Как раз мы тут с капитаном беседовали и признавались друг другу в том, что нас тошнит от политики… Ну а теперь, с вашего разрешения, я покину вас.

Когда профессор вышел, Василиу, подозрительно настороженный, спросил:

— Как вы меня нашли? Я только что явился с фронта.

— В политике всегда надо быть хорошо информированным, — самоуверенно ответил Сегэрческу. — Кроме того, господин капитан, да будет вам известно, прибытие с вами части полка, которым вы командуете, оказалось более чем своевременным, а это для нас очень важно.

Низкого росточка, решительный в выражениях, с серьезным и даже злым взглядом, Сегэрческу был абсолютно уверен в том, что производит хорошее впечатление на капитана. Поэтому ему захотелось спросить, почему капитан иронизирует и посмеивается над ним. Может быть, из-за его манеры говорить страстно, а может быть, из-за его вызывающей элегантности. Впрочем, не исключено, что такое отношение вызвано его слегка надушенным, свежевыбритым лицом или претензией на наполеоновскую манеру держать себя, эксцентричными движениями, эгоистичным взглядом, полным сознания важности своей персоны, привыкшей притягивать к себе всеобщее внимание.

Нет, все это не развлекало, не вызывало веселой насмешки, не давало повода для иронии. Вся маленькая и властная фигурка инженера, ассоциировавшаяся с его высоким и требовательным голосом, словно желавшим сказать: «Имей в виду, здесь не говорят о пустяках», скорее интриговала. Капитан всерьез заинтересовался им, почувствовав, что инженер все время пытается взять верх над ним; более того, инженер был уверен, что это ему удалось.

Долговязый, внешне апатичный капитан привычным жестом поправил на носу очки, подумал: «Ну вот, кажется, наступил конец моему терпению. Сейчас дам ему пинок под зад!»

А Сегэрческу продолжал говорить. Говорил он много, убежденный в истинности того, о чем вещал, в значимости своей личности и разумности своего мышления.

Капитан Василиу не постеснялся дать понять, что он не очень-то внимательно слушает этого господина. Однако и полнейшего безразличия он не проявлял. «Знакомо ли этому человеку чувство страха? — мысленно спрашивал себя Василиу. — Как он выглядит, когда любит? А как он станет реагировать, если отвесить ему пару пощечин?.. А что, если его призвать в армию? Сказать ему сейчас, что я ему вышлю повестку!»

И по мере того как он отвечал себе на каждый из этих вопросов, капитан начинал понимать, что ставил их только потому, что нельзя было пренебрегать личностью инженера. С ним следовало считаться. Василиу не допускал, чтобы кто-то господствовал над ним, а этот коротышка инженер со спесивыми жестами эгоиста господствовал над ним.

«Довольно! — сказал он сам себе. — Сидит своим толстым задом на деньгах и поэтому считает себя вправе понукать мной». В нем заговорил мальчик из бедной семьи, нуждавшийся студент и скромный офицер. Василиу стал агрессивен.

— У вас деньги, господин Сегэрческу, и поэтому вы слишком много позволяете себе! — выпалил он вдруг.

— Что?!

Прерванный на полуслове, инженер неожиданно уставился на него с видом человека, который не привык, чтобы его прерывали.