Корнелиу Леу - Власть

— У вас деньги, — повторил капитан, мгновением позже поняв, что продолжает вслух нить своих размышлений, а не беседу с Сегэрческу.

Инженер бросил на него оценивающий взгляд, словно собирался его купить.

— Хотите денег? Хорошо, поговорим как торговцы!.. — И для того чтобы окончательно унизить капитана, а может быть, отомстить ему за то, что тот оборвал его на полуслове, он продолжал: — Говорите сколько хотите!

Капитан молчал. Интуитивно он понимал, что делает что-то не то.

— Ну, говорите сколько хотите! Я благодарен вам за то, что вы облегчили этим самым мою миссию. Закончим сделку сейчас же.

— Какую сделку? — с недоумением спросил Василиу.

— Да, что вы, черт возьми, теперь отказываетесь?..

Василиу медленно поднялся. Инженер посторонился.

— Я сказал, что у вас деньги, и поэтому вы позволяете себе с чувством превосходства относиться к людям. Но если вы из этого сделали вывод, что я требую от вас денег, то лучше подите отсюда вон!

Сегэрческу преобразился. Но по его изменившемуся лицу было трудно предположить, к добру это или нет. В нем переменилось все, начиная от голоса и кончая позой.

— Если хотите, могу и уйти, но я думаю, это не в ваших интересах. — Говорил он быстро, не глядя на собеседника. — В конце концов, если речь идет о недоразумении, извините меня. Жизнь преподносит много всяких сюрпризов. Откуда мне знать, что вы… — И вдруг он резко шагнул к нему с протянутой рукой, словно желая по-дружески похлопать капитана по плечу. — Так вы думали, у меня деньги!.. Ненавидите меня? Мне знакома эта ненависть. Теперь я вас понял, и понял точно. Таким, как вы, я был десять лет назад, нет, пятнадцать… Сколько вам лет?

Василиу хотелось сказать инженеру что-нибудь резкое. Но, вместо того чтобы обругать его, он произнес:

— Двадцать восемь…

— Двадцать восемь… Чертовски точно я угадал. Ровно пятнадцать лет назад. Точно…

Василиу больше ничего не слышал. Он удивлялся самому себе, своему безволию, тугодумному восприятию вещей, тому, что этот человек продолжает господствовать над ним. Ему хотелось сказать: «Меня не интересует, сколько вам лет, меня не интересует, кто вы!» — а вместо этого он лепетал что-то невнятное про себя и, что более всего странно, потерял желание дать этому господину пинок под зад.

— Значит, вы меня приняли за толстопузого богатея? — Инженер ходил вокруг капитана маленькими шажками.

— А разве вы не одна из шишек этого города? — Василиу понимал, что это очень похоже на глупое ворчание, но ничего не мог с собой поделать.

— Так вот что, господин капитан! — с внутренним удовлетворением воскликнул инженер. — Мне сорок три года и, кроме дома и жалования, у меня ничего нет! Понятно? В этом состоит все мое превосходство, это позволяет мне быть человеком принципов и разумности…

— Вы вице-председатель национально-либеральной партии, не так ли?

— Точно.

— Ваш председатель — самый богатый человек города господин Танашока, не так ли?

— Вы меня отождествляете с Танашокой? — становясь все более фамильярным, воскликнул Сегэрческу. — То есть вы хотите сказать, что в этой компании нет честных людей?

«Он либо водит меня за нос, либо я ничего не понимаю», — думал Василиу. Появление Сегэрческу, его вызывающая элегантность, убежденность в своей правоте, приятельское превосходство, которое он выставлял напоказ, были из тех сторон человеческого поведения, в тонкости которого он, сын крестьянина, студент политехнического института и пехотинец, судьбою вынужденный попробовать фронтовой грязи, еще не проник.

— Теперь я понимаю, почему вы оттолкнули меня, — продолжал мягко, как бы задумавшись, Сегэрческу. — Я всегда относился подозрительно к богатым… Я не только понимаю вас, но и рад, что нашел человека, который меня поймет! Мы можем понять, почему у нас богатый интеллект и пустой кошелек. Мы хотим дать выход интеллекту, разуму, изобретательности, они же хотят сохранить лишь свои кошельки. Как вы полагаете, я стал бы вице-председателем партии, если бы у меня не было жизнеутверждающей силы, которой обладаете вы и многие другие, подобные нам. Вы кончили лицей и давали уроки?

— Сначала меня содержал мой брат-железнодорожник, потом он уже не смог. Я нанялся в ночную смену. На факультете я давал уроки детям хозяина кафе. За это я получал двухразовое питание. — Он не понимал, почему ему хочется обо всем этом рассказывать. — Питался я на кухне… — продолжал Василиу, но Сегэрческу, быстро прервав его и отказавшись от афиширования товарищеских отношений, перешел к фронтальной атаке:

— Вы коммунист, господин капитан? — И, словно желая заполнить чем-нибудь молчание капитана, добавил: — Э, ничего, теперь в этом признаваться совсем не стыдно! Некоторые даже бравируют этим.

Молчание Василиу на самом деле было только короткой паузой, вызванной возмущением. Преодолев его, он едко произнес:

— Я не занимаюсь политикой, господин инженер! К ней я питаю отвращение!

— Согласен с вами, но не совсем, — сказал инженер, убежденный в том, что в любом случае он может высказать свое мнение.

Василиу более не мог терпеть эту его манеру все пояснять:

— Я сказал это не для того, чтобы услышать ваше одобрение или неодобрение. Я сказал это, чтобы вы знали!

— Хорошо, дорогой мой, зачем сердиться? И так все ясно.

Сегэрческу снова стал маленьким, учтивым, дружески расположенным.

— Как вы посмотрели бы, если я спросил бы вас, были ли вы легионером? [11] Член румынской фашистской организации «Железная гвардия». — Прим. ред. — задал вопрос Василиу.

— Я не был, уверяю вас! — заюлил Сегэрческу.

— А с немцами вы сотрудничали? — спросил капитан.

— В моем положении я был обязан. Не забывайте, что я директор судостроительной верфи. Мне пришлось работать и для советских войск, когда они сюда прибыли. Полагаю, и вы воевали с ними вместе на фронте.

— Воевал. И мы понимали друг друга, хотя я и не коммунист. Эти люди много воевали и многое пережили. Они вынесли основную тяжесть войны, а теперь торжествуют победу! Человечество должно помнить их победу!

— Согласен. Я тоже ценю их как великую силу, но это не означает, что мне непременно хотелось бы, чтобы у нас победили коммунисты.

— Я воевал плечом к плечу с советскими солдатами и, скажу вам, хорошо их знаю: по мере того как эти люди закалялись на войне, возрастала их гуманность. Великая армия, самая сильная армия нашего времени, и воюет она не во имя разрушения. У нее благородные цели. Это закаленные люди, которые сохранили душевность. Меня они очень интересуют!

— Может быть, и для меня это не лишено интереса. Но не забывайте, что у меня есть хозяева.

— Танашока, да?

— И он, однако это не дает вам права смешивать меня с Танашокой!..