Корнелиу Леу - Власть

— Знаете, скажу вам честно: тогда, в тот день после освобождения, вы зажгли во мне искру и я начал кое во что верить. Мне показалось, что я увидел людей, которые своими мыслями близки мне. Вы помните, как я загорелся, когда мы арестовали полковника, терроризировавшего рабочих? Теперь же вы потушили во мне эту искру и показали, что вы, как две капли воды, похожи на обыкновенных политиканов. Стыдно, господин Дрэган! — заключил он зло, с оттенком горького торжества, как оскорбленный в лучших чувствах человек, решивший использовать момент для отместки. — Мне приятно сознавать, что вы пытаетесь доказать, что дело обстоит не так, как я думал.

Дрэган нахмурился. Такое злое чувство мщения, пустые, вызывающие боль слова встречаются только у женщин, которые любили и оказались обманутыми, или у людей, которые питали к кому-нибудь доверие и оказались преданными.

Василиу страстно продолжал свою мысль:

— Господин Дрэган, я совсем не собираюсь шутить. Вы знаете мое мнение: вы для меня были «красной опасностью», и не более. Это мне запало в голову. Потом вы мне показались человеком, который не дает мне возможности расквитаться с немцами. Когда же впервые во время той маленькой миссии, которую мы оба выполняли, я узнал о вашей цели, я задумался. Помните? Я сказал, что высоко ценю ваши планы. У меня было такое впечатление, что я наконец нашел ту партию, которая хочет что-то сделать для этой страны. Если в день захвата власти вы ищете того самого профессора, значит, на следующей неделе вы возьметесь за дело, будете воздвигать заводы, гидростанции или что-то еще более необходимое для этого народа. Как вдруг все ваше благородство испарилось и вы влезли в политическую борьбу, для того чтобы выхватить у других партий кость послаще и побольше!

Он грустно покачал головой, как обманутый и разочаровавшийся во многом человек, как человек, который по праву делает столь суровое порицание.

Дрэган отрицательно мотнул головой, ухватив рукой подбородок, что было признаком особого волнения. И вдруг он бросил взгляд на капитана и сухо и властно спросил его тоном человека, который знает то, чего не понимает собеседник:

— Тогда вы мне скажите одну вещь: как же мы можем все это претворить в жизнь, если нам ставят столько палок в колеса?

— А вы полагали вам их не будут ставить?

Василиу был настроен прямо-таки неприязненно.

И Дрэган ожесточился, в его голосе прозвучали нотки укоризны, словно капитан должен был бы все понимать, но не понимает нарочно. Его широкая грудь заходила ходуном.

— Как же мы можем все это выполнить, если у нас нет власти?

С презрением и озлобленностью, с чувством явного превосходства капитан взглянул на него, словно желая сказать: «А я думал, что ты стоишь много больше».

— Господин Дрэган, я человек из крестьянской семьи, которую политиканы обманывали из поколения в поколение! Со мной это дело не пройдет.

Именно это вывело Дрэгана из себя.

— Что не пройдет? Мы хотим провести аграрную реформу, а нам мешают! Вы и подобные вам могли и должны нам помочь, а вы стоите в стороне!

Дрэган задел больное место капитана.

— Аграрная реформа, — проговорил Василиу. — На фронте я беседовал со своими солдатами об этом и всегда твердил им, чтобы они не строили на этот счет никаких иллюзий. И знаете почему? — Он поднял глаза, и они снова оживились, стали молодыми. — Господин Дрэган, я вам уже говорил: я первый из нашей семьи, кого зовут Василиу. Когда я учился в лицее, я прибавил это окончание к своему имени Василе. Поезжайте в мое село, это совсем недалеко отсюда, и найдете много таких Василе, в том числе и моего отца. Правда, некоторые из рода Василе были наделены землей после той войны. Но пойдите и посмотрите, осталось ли у них от этого что-нибудь. В том числе и у отца. Нашли определенную форму дать землю, а чтобы отобрать ее, нашли десятки других форм. Вот почему я не верю словам и, как видите, должен был не верить даже фактам. Политика? Я сделал бы все возможное, чтобы ее уничтожить. Так что вы не рассчитывайте на мою, именно мою, помощь в политической борьбе.

Дрэган хотел что-то возразить и даже сделал движение своей тяжелой рукой, чтобы перебить его, но капитан не дал ему говорить.

— Постойте… Уж коли мы завели об этом речь, надо все договорить до конца. Мне бы хотелось, чтобы вы поняли, что при столь высокой ответственности, которая возложена на меня благодаря занимаемому мной посту… — Дрэган при этих словах еще раз отметил, что Василиу не прочь подчеркнуть лишний раз полученные им звания, должность или власть, — мне хотелось бы сохранить определенную порядочность по отношению к своим предкам, хотя я и возвысился над крестьянином-лапотником, но у меня нет желания переходить в противоположный лагерь, который эксплуатирует этого лапотника. Вы понимаете меня?

— Не только понимаю, но и считаю, что это просто отлично.

Капитана не удивили эти слова, произнесенные Дрэганом с необычайной искренностью. С чувством собственного достоинства, как человек, понимающий абсолютную правильность занятой им позиции, он произнес:

— Любой честный человек поступит только так! А по моему мнению, вы честный человек. Мне понравилось, как вы вели себя и как говорили тогда, когда мы искали профессора. Благодаря вам я начал верить в вашу партию. Потом, когда я прибыл на фронт, мне понравилась работа ваших политработников, которые знали, как поднять настроение бойцов, и умели их воспитывать. В госпитале мне пришлось лежать с одним коммунистом. Он пришелся мне по душе. Но, поверьте, я говорю искренне, с тех пор как я начал наблюдать за повседневной жизнью, читать газеты, видеть то, что происходит вокруг, я разочаровался. Зачем вам, господин Дрэган, влезать в эту грязную политику? Зачем вам драться с царанистами и либералами, люди и так давно знают, что они всегда были мошенниками!

Дрэгана начинало бесить это непонимание.

— А вы хотите, господин капитан, чтобы эти люди сами пришли к нам и попросили бы нас взять власть в свои руки? — В это мгновение Дрэган вспомнил слова капитана, сказанные когда-то:. «С такими не договоришься: они говорят на другом языке!» И он глубоко вздохнул: — Господин капитан, трудненько нам будет договориться!

— Я бы сказал, мы совсем не договоримся! — Глаза капитана за стеклами очков сверкали недобро и надменно.

— Господин капитан, без политики не обойтись. Все зависит от того, какую политику, как и в чьих интересах проводят.

Снова та же скучающая улыбка, те же разочаровывающие движения длинных пальцев при всей общей благожелательности тона разговора, которые приводили Дрэгана в замешательство, заставляли его чувствовать себя маленьким, неловким, возбуждали недовольство своими собственными аргументами. И в то же время Василиу подавлял его своей доброжелательностью, которая свойственна лишенному всяких иллюзий человеку, помнящему лишь о хороших отношениях, существовавших между ними когда-то.